ехал от града Киева,
с пированьица великого к себе домой,
к супружнице любимой на постой.
Застала меня ночка тёмная
у баньки новенькой.
В ней и надумал ночевать,
всё не в чистом поле спать.
Баньку натопил, помылся,
уснул. А утром пробудился,
ноги резвы отказали.
Что такое, ты не знаешь?
Егор в ответ: — Да всё сошлось!
Без нечисти не обошлось.
И в дом за тятькой побежал,
домашним новость рассказал.
Те выслушали и бегом к бане.
Отец с матерью первые самые,
за ними кошка с собакой.
Слепая курица, однако,
догоняя всех, кудахчет:
мол, что всё бы это значит?
Прибежала к бане семья,
оглядели богатыря,
призадумались,
каждый умный ведь,
свою думку вперёд проталкивает.
У бабы рот не умалкивает,
настаивает на порче.
Пёс: «Разбойники, точно!»
Кошка во всём винит блох.
Курица в ноги людей клюёт
за то, что в угоду баннику
чернушке устроили «баиньки».
— Банник! — отец догадался
и до Ставра Годиновича докопался: —
Ты, воин, в баньку как вошёл,
поклонился ль хорошо
банному хозяину?
— Не, о том не знаю я.
— А разрешения просил заночевать?
— Да нет, не мог сего я знать!
— Крест православный с себя снял,
под пятку его запихал?
— Я забыл всё.
— А когда в бане мылся,
оставил в ушате водицы,
веник, обмылок от мыльца?
— Не. — Дурна твоя башка!
— Хочу румян-бок пирожка!
— Погодь, не времечко жевать,
пирог и в рот не сможешь взять.
Сейчас у Банника прощения проси
да поклонись ему разочка три.
— Поклоняться я не можу,
присох к лавке. Совесть гложет.
— Ну что ж, мы за тебя челом побьём.
И не тужи, есть зло — согнём!
Хозяева поклонились хозяину банному,
извинились за гостя самозванного.
Содрали с груди Ставра
крестик православный
и в его же сапог запихали.
Медовой водицы дали
нашему воину
и сказали: «До скорого!» —
да в дом пошли
печь пироги.
А былинный с боку на бок
поскучал и умолк.
Разглядывая зодчество,
захрапел в одиночестве.
Тут вышел Банник злой из-за угла,
ведь ни туда, ни сюда:
некуда деваться,
надо снимать заклятие.
Семья крестьянская, хошь не хошь,
а ритуал совершила хорош.
Покряхтел Банник, зашептал —
заклятье тяжкое снимал.
Поколдовал и исчез.
Навсегда иль нет?
А тем временем Егоркина мамка
напекла пирогов и к баньке —
богатыря проведать,
пирожочков с ним отведать.
За ней бегом ревнивый муженёк,
за мужичком пешком сынок,
за сыном — кошка, за кошкой — собака,
за ними курица в драку!
Примчались к Ставру, тот спит,
богатырским храпом храпит.
Растормошили его и давай пытать:
— Как здоровьице, можешь встать?
Открыл воин очи ясные, потянулся,
встал с лавки, оделся, обулся
да накинулся на пироги —
подкрепить свои мощи.
Наелся и село от врагов обещал избавить.
— Да нет у нас ворогов, некого хаять!
— Их сегодня нет, а завтра будут,
набегут, налетят, не забудут
деревню спалить дотла!
А чтобы рать моя пришла,
свистите, живо прибегу,
и дружину приведу.
Откланялся Ставр Годинович и исчез.
Жди-пожди его теперь, глазей на лес!
А Егорку спать родные отправили
по древнеславянским правилам:
«Баю-бай, сыночек,
баю-бай, не срочно
нам со злом махаться;
впервой черёд — проспаться,
во второй — покушать,
а в третий — сказки слушать.»