Александр КУЗНЕЦОВ
Начало
— Ну, Саш, с чего начнём?
— Начинать надо с начала
— Начало, начало... Началось всё с Карпат, с зимнего восхождения на Говерлу. С Александром Владимировичем Блещуновым. Знал его?
— А как же?! Работали вместе в альплагере «Варзоб» на Памире, да и так часто виделись. Сошлись близко, можно сказать, дружили. Удивительный человек!
— Не то слово, Саша. Он изменил и сделал не только мою судьбу, но и судьбу очень многих ребят. Надо было видеть банду одесситов, которые впервые встали на лыжи. Естественно, все рассыпались в лесу, растерялись. У нас был Каналов Витя, лицо его то ли медведь поцарапал, то ли ошпарено. И он решил зайти в посёлок узнать дорогу. Хозяин сторожки отвёл его под ружьём на заставу. Доложил, что задержал подозрительного человека, по-русски говорит с акцентом (одессит!). Там его стали допрашивать, сколько с вами ещё человек? Он говорит, что тридцать. Документы на всех у Блещунова. Долго разбирались.
Блещунов для нас был царь и бог. Свою послевоенную жизнь он посвятил воспитанию молодых альпинистов. Весь одесский альпинизм создан им. Блещунов находил ребят на вокзалах, в подворотнях, в ремеслухах. Вот есть такой Коля Кот. Привёл его Блещунов с вокзала, взял в секцию. Сейчас Коля Кот инструктор альпинизма, немного не дошёл до мастера,
— Музей Блещунова на Гарибальди, дом 1?
— Да. Его квартира и при жизни уже была музеем.
— Ты знаешь, Володя, в 80-х годах я привёз из Кампучии, Лаоса и Вьетнама коллекцию буддийской бронзы. А заразил меня этим Блещунов. Когда перед войной громили буддийские дацаны в Монголии и Бурятии, он собрал и сохранил бронзовые скульптурки, не дал им погибнуть. И так рассказывал мне о буддийской бронзе, что через двадцать лет я её стал собирать в Кампучии.
— Из Средней Азии после сезона мы в 58-м году возвращались в Одессу около двух месяцев. Поехали в Фергану, потом в Ташкент, прокрутили там все музеи. Мы тогда не понимали, зачем нам это нужно. Когда Блещунов увидел меня в музее спящим, он чуть не убил меня. «Как ты можешь?! Смотри, какая красота!» Затем через Красноводск переехали в Баку, оттуда попали в Армению, Ереван, Гарни-Гегард, ну ты знаешь... Я столько узнал за эти поездки об истории, религии, природе и даже об электронных ускорителях, что по сей день всё помню. И подобным образом мы ездили каждый год.
Первая из женщин, поднявшаяся на пик Ленина, на семитысячник. Хрупкая такая девушка. С рюкзак ростом. Шли мы двумя группами, вторая группа Сергея Савона. Стартанули с Луковой поляны через Раздельную. В нашей группе ни одной пуховки, мешки ватные, тяжёлые, с продуктами напряженка. Очень трудно далось. Я потом ещё не раз был на пике Ленина, но так тяжко, как в тот раз, не было. А Савон не взошел, не получилось. В 1957-м была страшная непогода. Когда спускались вниз, наткнулись на лагерь Вадима Эльчибекова. Вадим спустился вниз, и на 6900 оставил всё хозяйство. Мы тут впервые увидели пуховые мешки и попользовались продуктами. Наелись так, что все страдали желудками. А когда спустились вниз и пришла машина с фруктами, то персики нас окончательно добили.
За это восхождение мы стали чемпионами Украины. Мой значок за пик Ленина имеет номер 59. Сколько теперь людей побывало на вершине, не знаю, но, думаю, несколько тысяч.
— Володя, про Катю Мамлееву я впервые слышу. Почему так?
— Потому, что тогда у Савона гора сорвалась, и Катю нигде не засветили. В прошлом году я в Питере подводил итоги года, и сказал, что у них живёт первая в мире женщина, покорившая семитысячник. А это достижение мирового класса. Ленинградцы ничего не знали о ней.
Кому напиться воды холодной?
— Давай начнём с самого начала. Расскажи о детстве.
— Подробности раннего детства я уже не помню, но зато хорошо помню конец 39-го и 40-е годы. Мне было около пяти лет. Мы жили в Одессе на Херсонской улице, на чердаке. Летом была невероятная жара, а зимой холод. Запомнилось, как мы выбросили с чердака книги моего дяди, и когда он пришёл, то чуть не умер, они ему были очень нужны. Помню городской сад, львов на Дерибасовской, дальше — провал. Затем помню Западную Украину, Дрогобычскую область. Уехали туда, чтобы прокормиться всей семьёй: отец, мать, сестра и я.
Начало войны помню поминутно. Четыре часа утра, бомбежка, невероятная паника. Ведь это граница. На следующий день начали бежать на Восток. Сначала были даже какие-то машины. Остановились мы в хуторе Верхнедуванском и здесь нас догнали немцы. А мы, всем «колхозом», на арбах, на быках, с какими-то патефонами, узлами, чемоданами, с животными. Недоенные коровы мычат, вымя у них распухло, сплошной поток беженцев, и стар и млад, все бегут. Отсутствие воды, жара несусветная. Мы умывались молоком. Тут стрельба, пальба. Рядом со мной сидел под арбой мужчина и вдруг ему осколком, прямо на моих глазах, отрывает плечо и полголовы. Я заорал и бросился бежать с подушкой на голове. Мама нам с сестрой дала обычные подушки, чтобы мы ими накрывали головы от осколков. Всё это было намного страшнее, чем то, что описывал Фадеев в «Молодой гвардии». Добрались до Дона. Надо как-то переправляться.