– Можно спросить… – глупо начинаю я. – Ты слышишь, как разговаривают сосуды?
– Какая разница? – отвечает она вместо того, чтобы сказать «нет».
– Не знаю; может быть, никакой.
– Кое-кто однажды дал мне хороший совет насчет того, как смириться с незнанием того, что ты не можешь узнать, – говорит Гретель.
– Иронично, не так ли? Эта групповая терапия была полным обманом, но мы в конце концов действительно кое-чему научились.
– Да, знаю. – Гретель смотрит в окно у меня за спиной, помешивая кофе. – Как ты думаешь, это шоу выйдет в эфир?
– Не уверена.
Я уже воображаю себе рекламный ролик. Эшли кричит во весь голос. Рэйна всхлипывает. Я разговариваю с табуреткой. Руби лежит в обмороке на полу, в мокрой шубе, с красными потеками на лице, на заднем плане воют сирены, а Уилл, как истинный герой, склоняется над ней. Разве вы не стали бы это смотреть?
– У нас превосходная адвокатская команда, – говорю я. – Хотя всегда есть вероятность, что он все равно куда-нибудь выложит записи – типа как утечка данных.
– Ты закончила все интервью? – спрашивает она.
Я киваю, потом рассказываю ей о других женщинах. Говорю ей, что Руби работает в кафе при книжном магазине в Бруклине, что она соблюдает свою часть сделки и больше не носит ту ужасную шубу. Рэйна, которая живет на севере штата, прислала Руби другую – короткую, из искусственного меха, – вместе с коробкой печенья. Она подумывает вернуться в колледж и наконец-то получить свой диплом.
– А твоя новая соседка? – спрашивает Гретель.
– В полном раздрае, но она оправится.
Эшли приехала с огромным чемоданом, полным вечерних платьев. Сначала она много времени проводила, разговаривая со мной через дверь ванной на фоне шума текущей воды. Я сидела на полу в коридоре и слушала ее. Это напоминало мне прежние дни и разговоры с Тиффани.
Мы с Гретель какое-то время болтаем о пустяках, а потом я в одиночку направляюсь в крыло Древнего Египта, чтобы посмотреть на новый экспонат: четыре сосуда-канопы.
Крыло выглядит точно так же, каким я помню его по школьным экскурсиям: по бокам прохода выстроились яркие раскрашенные гробы, саркофаги с резными письменами, обмотанные полотном мумии разной величины. Есть экспонаты и поменьше: сверкающие скарабеи, узорный гребень из слоновой кости, украшения из стекла, золота и ляпис-лазури. «С собой на тот свет не заберешь», – гласит поговорка. Это живые хранят свои трофеи.
Сосуды стоят в стеклянном кубе-витрине под яркими белыми светильниками.
– Привет, – говорю я, наклоняясь поближе и едва шевеля губами.
«Я никак не привыкну ко всему этому долбаному вниманию! – гордо заявляет Человекобог Тиффани. – Тут где-то поблизости есть мертвый кот. И обезьяна, и пес, который лает всю ночь».
«Тебе не кажется, что вон тот гроб похож на меня?» – спрашивает Сокол Тиффани.
В углу стоит маленький деревянный гроб с невозмутимым профилем птицы.
– А ты хочешь, чтобы он был похож на тебя? – спрашиваю я.
«Знаешь что? – клекочет Сокол Тиффани. – В нем никого нет! Эта штука просто наполнена всякой ерундой, в основном песком!»
«Я, скорее всего, выучу здесь древнеегипетский язык, – говорит Бабуин Тиффани тоном, по которому непонятно, радует это ее или раздражает. – Стану долбаной билингвой».
«Деньги, деньги, деньги, – повторяет Человекобог Тиффани. – Они делают на мне деньги, а что получаю я? Это хуже, чем поганый стриптиз-клуб».
– А что бы ты сделала, будь у тебя деньги? – спрашиваю я.
«Купила бы электросамокат», – отвечает Человекобог Тиффани, и Шакал Тиффани фыркает.
«А я бы так и сидела здесь, – говорит Бабуин Тиффани. – Здесь я себя чувствую просто моделью. Мне кажется, мумии нам завидуют».
К нам приближается экскурсантка с угловатой стрижкой каре.
– Послушайте, – говорю я ей, кивая в сторону Тиффани.
– Что? – спрашивает женщина, наклоняясь к витрине и блестя глазами. Она водит пальцем по экрану своего телефона, похоже, включая следующий пункт в своем аудиотуре.
«Идиотка, – хмыкает Человекобог Тиффани. – Нас еще даже не внесли в аудиотур».
Об этих сосудах нет почти никакой информации. Табличка гласит: «Погребальные сосуды-канопы с крышками, ок. 800–900 лет до н. э.». Гретель сказала, что мы, вероятно, никогда не узнаем, чьи органы изначально хранились внутри, а ремесленник, который их создал, скорее всего, был безымянным с самого начала. Мы можем никогда не узнать, через сколько рук прошли эти сосуды, сколько человек владели ими, продавали их, похищали их. Я хотела, чтобы Гретель подтвердила, что внутри находится Тиффани, но, очевидно, сосуды нельзя открывать: есть риск порчи останков из-за воздействия кислорода.