Он бросает белую рубашку на блестящий деревянный пол, стягивает через голову белую майку, открывая – перед самим собой – свой отлично развитый, равномерно загорелый живот с кубиками пресса. В качестве модели был взят «Давид» Микеланджело. Едва намеченная полоска волос ниже пупка – современное дополнение.
Кубики нужны просто для эстетики; он не может по-настоящему шевелить ими. Он не знает, зачем потратил лишние деньги на деталь, которую никто не увидит. Единственный способ как-то оправдать вложение денег – это наслаждаться зрелищем самому.
И он наслаждается. Рассматривает свой пресс с разных углов в ростовом зеркале, прикрепленном с обратной стороны дверцы гардероба. Становится передом и притворяется, будто напрягает мышцы живота. Становится боком, отводит руки назад и снова притворяется, будто упражняет мышцы живота. Поворачивается другим боком, принимает ту же самую стойку и снова делает вид, будто напрягает мышцы живота. Поскольку обе половины его тела симметричны, в обоих положениях он выглядит совершенно одинаково.
Потом совершает ту же самую ошибку, которую делает каждую неделю: касается своего пресса. Он нажимает на живот пальцем – и получает лишь неудовлетворительное ощущение резины, трущейся о резину, как будто потыкал манекен резинкой для стирания карандаша. Чары рушатся.
Он снова вспоминает о том, насколько его внутреннее не соответствует его внешнему. Вспоминает, какой невероятный зуд он испытывает.
В начале группового занятия его кожа просто слегка чешется. К концу зуд становится настолько сильным, что Уилл мечтает лишь об увлажняющем креме – и это отвлекает от занятий. Он сопротивляется этому зуду во время рассматривания своего пресса, поскольку остальная часть ежедневного ритуала пугает его настолько, что на какое-то время оттягивание неизбежного становится сильнее потребности в облегчении.
Теперь он должен пройти и ту ненавистную ему часть. Вытягивает из петель на поясе брюк ремень и бросает его на пол, к рубашке. За ремнем следуют бежевые брюки. Он отводит взгляд от зеркала, когда снимает трусы-боксеры. Они – просто формальность. Они не прикрывают ничего. Ему не нужно смотреть на гладкий холмик между ног, этот комок голой кожи, бесполый, как у куклы-Кена. Сейчас это кажется почти нелепым – то, что он настоял на кубиках пресса, но не озаботился одной финальной деталью, несмотря на заоблачную цену.
Как ни странно, отсутствие половых органов – даже не самая унизительная часть. Самая унизительная часть начинается, когда он заводит руки назад и упирается ладонями в ягодицы. Потом начинает двигать ладони внутрь; его пальцы подбираются к расщелине, где кожа толстая и может выдержать растягивание. Если начать процесс выше, он рискует порвать материал. Нащупав складку, сует руки внутрь, пока шов не начинает расходиться. Облегчение нарастает, к нему примешивается боль. Тугая резина освобождает тело мужчины, и его мышцы – его настоящие мышцы – начинают расслабляться, принимая свою обычную аморфность. Но облегчение смешивается с неприятным ощущением, когда натирающий слой резины отлепляется от сухой кожи.
Он похож на аквалангиста, вылезающего из гидрокостюма, или на змею, сбрасывающую кожу, хотя он далеко не настолько изящен. Проводит пальцами позади себя, и невидимый шов продолжает расходиться сам по себе, вверх по спине к затылку. Теперь настоящая спина мужчины полностью обнажена – старая и дряблая, – а тонкая резиновая кожа Уилла свободно свисает вокруг тела.
Теперь он должен выбраться из этой тонкой компрессионной ткани. Он должен вылезти из себя – из не-себя.
Настоящая кожа мужчины покрыта трещинами и шелушится от сухости. Живот висит. Волосы, упрятанные в тонкую сеточку, свалялись. Его лицо – ну, это его лицо. Несмотря на все вмешательства, оно выдает его возраст. И это уже необратимо – если только он не хочет начать все с нуля. Если только он не хочет полностью новое лицо. А он хочет. И сейчас это лицо есть у него на несколько часов каждую неделю.
От него не ускользает ирония того, что каждую неделю ему, по сути, приходится вылезать из собственной задницы. Иногда мужчине внутри Уилла кажется, что Уилл – этот безжизненный костюм, который вмещает его каждый вечер пятницы – намеренно мучает и позорит его. Но сейчас Уилл стал бесформенным, бесхребетным, съеженным и уродливым, и иногда мужчина предпочитает видеть его таким.
Костюм-Уилл вытягивает влагу из кожи мужчины. Костюм-Уилл нужно сбрызгивать каждые несколько часов в то время, когда мужчина не носит его. У Уилла есть потребности, и эти потребности заставляют мужчину чувствовать себя рабом. Уилл – часть его, Уилл вытесняет его, душит его. Уилл высасывает его досуха. То, что сводит мужчину с ума, позволяет Уиллу выглядеть живым, выглядеть настолько по-человечески, что никто даже не подозревает о тех странностях, которые кроются под его человечностью.