Когда кассир наконец-то взглянул на мою карточку, то еще раз внимательно окинул ее взглядом, поднял брови и ухмыльнулся.
– Гретель, а?.. Хотите купить каких-нибудь конфет?
Телевизор орал во весь голос. Моя улыбка была похожа на дынную дольку – или на мясницкий крюк. Я зачем-то – наверное, чтобы потянуть время – посмотрела на стойку со сладостями, словно оценивая ассортимент: «Боеголовка», «Атомный взрыв», «Зубодробилка», «Плакса». Затем снова повернулась к кассиру.
– Здесь написано «Герман», – прошипела я, как будто была какой-то другой Гретель.
…Джейд подождала, пока я засуну упаковку с пивом в холодильник, и только тогда спросила:
– Что это было? – Ее голос был слишком высоким, чтобы сойти за беспечный.
– Откуда мне знать? – отозвалась я. Я не могла понять – то ли она действительно не знает, то ли блефует, уж зная все и давая мне еще один шанс рассказать все самой.
Я легла на кровать и уснула почти мгновенно, хотя была середина дня.
Я проснулась несколько часов спустя, вся потная, задыхаясь от обилия запахов. Я не могла отличить реальность от сна, а сон – от воспоминаний: блинчики и сироп, чеснок и сливочное масло, лимон и сахар, жареная курица и мед. Мой желудок сжался; тошнота подступила к горлу, потом отступила. Моя квартира была полна дыма. На кухне скворчало мясо. Запах чеснока бил в нос. Липкая сладость висела в воздухе, словно забивая мои легкие.
На кухне, посреди сырого тумана, я нашла Джейд. Она напевала без слов, склонившись над горячей сковородой; посудное полотенце было заткнуто, словно фартук, за подвернутый пояс ее ярко-розовых домашних штанов. Она прекратила напевать, чтобы попробовать блюдо, зачерпнув его черной пластиковой ложкой.
Моя футболка липла к груди. Мои домашние штаны приклеились к моим бедрам. От плиты в моей маленькой квартирке стало жарко, как в бане, но Джейд не открыла ни одно окно. Позади нее в закрытом окне люминесцентно-оранжевые послезакатные облака растянулись по всему небу, словно пролитая масса для изготовления ирисок.
В кухне царил хаос. Голубое пламя лизало стальные сковороды. На каждой конфорке готовилась еда: жасминовый рис, курица, покрытая оранжевой слизью, обжаренные кружки моркови, яркие, словно персик. На разделочном столике лежали две полурастаявших половинки от масляных палочек.
– Я не смогу съесть все это.
Джейд очень медленно помешала оранжевую курятину.
– Может быть, ты съешь хотя бы что-нибудь, – отозвалась она тоном, под которым крылось еще что-то: словно скрип доски, наконец-то начавшей прогибаться под моим весом.
Как я могла поверить, будто могу встречаться с кем-то?
– Мои зубы, – напомнила я.
– Знаю… – Она вздохнула.
– Стоматологи обходятся дорого.
– Ты работаешь в одном из лучших музеев мира, – парировала Джейд. – Ты можешь позволить себе ходить к стоматологу хоть каждую неделю.
Повисло глухое молчание.
Мы ели как обычно: Джейд на кровати, подложив под спину подушки, я – за столом. Я чувствовала негативную энергию, исходящую от нее словно жар. Открыла окно, но в квартиру не залетел ни один ветерок. Проглотила немного риса, чтобы показать, что мне не все равно.
– Приятный вкус, – произнесла я, стараясь заполнить молчание, хотя все, что мне удалось, – это подчеркнуть его. Я заставила свои губы растянуться в улыбке – это было похоже на провисшую нить лакрицы. Я гоняла кусочек курятины по своей тарелке, глядя на оранжевый масляный след, остающийся за ним.
Вместо того, чтобы есть, я пила, и чем больше пила, тем более странным делалось лицо Джейд. Оно сужалось, словно убывающая луна, пока не остался один тонкий ломтик, грозящий совсем исчезнуть. Но ее зубы… они не съеживались. Вместо этого они словно бы росли: длиннее, белее, белые, как сахарные конфеты, эти зубы способны были перемолоть что угодно – фуа-гра или человеческую плоть. Все они были на месте – свои, природные.
Вскоре тарелка Джейд опустела; ее губы были запачканы оранжевым соусом, зубы она облизала дочиста. Поставив банку с пивом на прикроватный столик, не сказав ни слова, пошла на кухню и достала из холодильника меренгово-лимонный пирог – я даже не знала, что она его испекла. Отрезала один ломтик, в кои-то веки не озаботившись предложить мне то, что я не собиралась есть.
Вернувшись на кровать, Джейд начала поедать пирог, прокалывая его вилкой и облизывая зубцы, прокалывая и облизывая.
Я ощутила, как во мне поднимается темная злоба.
– Давай просто посмотрим что-нибудь, – предложила Джейд.