– Вы не чувствуете себя виноватым за то, что так поступаете с людьми?
– Чувствую ли я себя виноватым? Это твоя работа, – ответил он. – И кроме того, эти женщины не героини. Ты знаешь, сколько капитала красивые люди вкладывают в нарративную экономику? Это едва покрывает дисбаланс. В любом случае, – добавил Человечек, прищурившись, – что бы ни случилось на шоу, с этими девушками все будет в порядке. Они выйдут замуж, родят детей. У них будет все, чего они когда-либо хотели. Более того, они будут считать, будто заслужили это.
Рэйна поднимает взгляд от своих бумаг и смотрит прямо на Эшли.
– Извини, – говорит она. – То, что делают редакторы и продюсеры – это неправильно.
Эшли пожимает плечами, изучая засохший отпечаток подошвы ее сапожка на плиточном полу.
– На самом деле, это не твоя вина.
– Я могла бы больше времени уделить обдумыванию того, как это шоу обходится с людьми, – произносит Рэйна.
Уилл задумчиво потирает подбородок.
– Интересно, – говорит он. – Многие люди стали знаменитыми благодаря этим шоу, сделали карьеру на участии в них… Может быть, это в большей степени дорога в два конца, чем мы привыкли думать?
– Скорее, это тупик, – возражает Руби. – Дескать, или прими это, или ты в пролете.
– Это шоу ломает судьбы людей, Уилл, – говорит Рэйна.
– Эшли, – произносит тот, – если б ты могла вернуться в прошлое, решила бы ты пойти в это шоу или нет? Может быть, ты предпочла бы остаться никому не известной и работать и дальше в магазине одежды?
– Но разве мы вообще становимся известными? – парирует Эшли. – Те «мы», которых мы типа как видим в Сети или по телику, или еще где, – это даже не мы.
Гретель кивает.
– Именно поэтому мы здесь, верно? Мы были сведены к фотографии, к нарезке аудио или к морали.
– Или типа как к пяти сотням разных мемов, – добавляет Эшли.
Уилл поворачивается к Рэйне.
– А что скажешь ты? Если б ты могла вернуться в прошлое, позвонила бы по этому номеру или нет?
– Не могу сказать, что не позвонила бы, – отвечает Рэйна.
– Какой смысл вообще спрашивать об этом? – фыркает Руби. – Мы не можем вернуться в прошлое.
– Да, – соглашается Бернис. – Может быть, нам вообще не следует играть с этой мыслью, если мы пытаемся принять случившееся и двигаться дальше. Что, если для кого-то из нас движение вперед включает в себя поиски хорошего в плохом? Или благодарность за то, как мы изменились? Это не значит, будто мы желали, чтобы это плохое произошло.
Дни складывались в недели. Мой кабинет был запрятан в пустом коридоре далеко от всех остальных, словно я была принцессой, спрятанной в башне посреди глухого леса. Когда я покидала кабинет, чтобы сходить в туалет или на кухню для персонала, никто не разговаривал со мной, хотя иногда стажеры или транскрипторы из тесной комнаты бросали на меня странные взгляды.
Задачи, которые не имели никакого отношения к настоящему шоу, были серией тестов, постоянно усложнявшихся. Заставить Линдси выглядеть ничтожной, заставить Тэмми выглядеть дерзкой, намекнуть, что Джорджия спит со всеми подряд, намекнуть, что у Мариссы не все дома. Каждый раз, когда Дэйв давал мне новую задачу, у меня возникало чувство, будто он хочет, чтобы я провалилась. Но Человечек любил вызовы. Человечек справлялся со всем этим.
Для меня само шоу было чем-то второстепенным. Половину дня я проводила в общественном транспорте, а вторую половину сидела в кабинете напротив Человечка, читая книги и наслаждаясь тем, что нахожусь не в закусочной. Я часто посматривала на часы, просто для того, чтобы подумать о подносах, которые мне не нужно разносить, о том, как у меня не болят ноги… но при этом прекрасно осознавая, что через три месяца я снова могу вернуться к работе официанткой. Я наслаждалась этим перерывом и обществом Человечка. Он любил офисные розыгрыши – стягивал пластиковыми ремешками колечки моих ножниц, заползал под мое кресло, чтобы нажать рычаг регулирования высоты, выпрыгивал из воздуховода прежде, чем я успевала осознать, что он там.