20. «Непонятный иероглиф» в марксизме
Да, без теоретической подготовки нельзя стать профессионалом, не обойтись без теории и левым, если они профессиональные революционеры, а не пошленькие любители политического экстрима. Так давайте изучать теорию построения социалистического общества, чтоб его строить, а не подменять эту теорию марксизмом, препарированным на кафедрах научного коммунизма в 70-е годы прошлого века. По меткому выражению Артура ван ден Брука «Там, где кончается марксизм, начинается социализм».
Объясню, что такое теория, на таком примере. Я не умею варить борщ и потому берусь изучить книгу кулинарных рецептов. Я изучаю теорию? Верно. Но для автора книги — это не теория, он просто обобщил и описал в ней свой практический опыт. То есть то, что является теорией для дилетанта, для автора теории — практика. Теория — есть систематизированный опыт в той или иной сфере человеческой деятельности. Правда, всякие магистры словоблудия пытаются ввести в оборот понятие «научной теории» и противопоставить ее просто теории. Однако наука — это тоже обобщение опыта человечества в различных областях его деятельности, совокупность знаний об окружающем мире. И даже в этом академическом варианте теория определяется как форма научного знания, дающая целостное представление о закономерностях и существенных связях действительности.
Так или иначе, теория связана с действительностью. Маркс же, насколько мне известно, никаким реальным делом в жизни не занимался, а потому никакой теории в наследство потомкам оставить не мог. Когда он описывал современное ему общество, то он создавал философско-этический труд, имеющий косвенное отношение к экономической теории, поскольку его волновали глобальные вопросы бытия общего характера. Исторические исследования Маркса, его попытка показать хронологию человечества сквозь призму диалектического взаимодействия производительных сил и производственных отношений относится к области историографического творчества. А то, что написал Маркс о социализме и коммунизме теорией не может быть ни при каких обстоятельствах. Как можно написать теорию того, что в природе (действительности) не существует? Для марксовой футурологии есть единственно подходящее слово — гипотеза. Гипотеза — предположение, выдвигаемое для объяснения каких-нибудь явлений; вообще — предположение, требующее подтверждения. Слово «гипотетический» — значит основанный на гипотезе, предположительный, что следует из языковой нормы.
В итоге приходим к выводу, что никакой марксистской теории не существует в принципе. Есть лишь философские, публицистические и историографические труды Маркса, а так же его гипотезы. Поскольку Маркс был не так глуп, как его современные фанаты, то кое в чем его гипотезы подтвердились, но по большинству пунктов жизнь показала их несостоятельность, что вполне естественно, так как экстрасенсом-ясновидцем их автор не являлся. Именно по этой причине еще никому не удавалось построить социализм таким образом, чтобы он хоть в общих чертах соответствовал марксовым представлениям о нем. Что же касается классовой доктрины то ее еще можно назвать концепцией — системой взглядов на что-либо, но на теорию она никак не тянет из-за своей полнейшей схоластичности.
Карл Маркс в окружении благодарной аудитории финансистов Уолл-Стрита: Джона Рокфеллера, Дж. Моргана, Джона Района из «Нэшнл Сити Бэнк» и партнера Моргана — Джорджа Перкинса. Сразу же за Марксом стоит Тедди Рузвельт, лидер Прогрессивной партии.
Советский агитпроп внушал мысль о том, что Маркс — непримиримый борец против капитализма, что в корне неверно. Маркс всю жизнь доказывал прогрессивную суть капиталистических отношений, обосновывал право прогрессивных народов эксплуатировать колонии. Разумеется, во имя прогресса.
Громадной силы промах у Маркса вышел с пролетариатом, как передовым, революционным классом. Крупнейшие революции XX в. были именно крестьянскими: в России, в Мексике, в Китае, во Вьетнаме. Мощное антиколониальное движение в Индии было насквозь крестьянским. На Кубе даже к концу 50-х годов промышленного пролетариата почти не существовало. Сегодня в Колумбии действует мощное крестьянское вооруженное движение. Что же касается русского пролетариата, то его революционность и организованность объясняются в первую очередь «крестьянскостью». В начале прошлого века почти все фабрично-заводские рабочие были пролетариями в первом поколении. Почти половина из них имела землю и на период сезонных работ возвращалась в деревню. С другой стороны значительная часть рабочих пришла в город на заработок, как на отхожий промысел, оставив семьи в деревне. У подавляющего большинства были родные в деревне, с которыми они поддерживали тесную связь. Вот эти-то рабочие и сформировали русское пролетарское мировоззрение, как общинное, коллективистское, окрестьянили его. Этим во многом можно объяснить ту исключительную способность к самоорганизации, которую проявили рабочие во время революции 1905–1907 гг., и далее в 1917 г., будучи значительно усиленными солдатским элементом (крестьянами в шинелях). Потомственные русские рабочие, уже основательно опролетарившиеся, утратившие связь с деревней, оказались во время революции наиболее пассивной, а иногда даже реакционной группой. Правда, нынешние «борцы» за рабочее дело этого не знают.