Интриги, в которые включилась и пёнеровская полиция, обнаружили прежде всего всю беспардонность и аморальность, тогда еще маленьких, нацистских «великих деятелей». Верх в такой склоке, естественно, должны были одержать самые бессовестные и кровожадные элементы. На чрезвычайном общем собрании НСДАП 29 июля 1921 г. избранием Гитлера первым председателем партии они успешно завершили этот путч. Теперь твердое руководство было гарантировано. Дрекслера задвинули на пост почетного председателя. Большую роль в личном успехе Гитлера сыграла не только его беспощадность к соперникам, но и — как это ни парадоксально — его непригодность во всех других сферах жизни к какой-либо иной деятельности.
Однако не следует забывать: НСДАП пока еще была далека от доминирующего положения среди дюжины других праворадикальных организаций Мюнхена и ее первый председатель оставался лишь популярным в пивнушках демагогом местного значения. Точно так же не надо преувеличивать тогдашний вес Гитлера в руководстве НСДАП. Отнюдь не своими самостоятельными действиями против сильных противников — как это зачастую утверждалось позднее — пробился он к руководству нацистской партией. Он добился этого как кандидат группы, стоявшей у главного рычага. Хотя Гитлер и использовал при этом призыв реакционной фаланги к созданию авторитарного руководства, а во время выборов потребовал для себя «диктаторских полномочий», сам он в сильной мере находился под влиянием своих сообщников — Эккарта, Эссера, Федера, Гесса, Розенберга и др. По свидетельству одного из них, командира «фрайкоровцев» Герхарда Россбаха, он даже страдал тогда комплексом неполноценности19.
Глава вторая
Первый наскок на республику
Пусть тот факт, что Гитлер — несмотря на свою психическую неустойчивость — сумел действовать локтями бесцеремоннее, чем другие, и является исторической случайностью, однако то, что именно вербовщик нацистской партии сподобился встать во главе ее, отвечало логике развития. Коренившаяся в самой сущности этой партии беспредельная демагогия способствовала карьере как раз тех функционеров, которые подвизались на этом поприще. Именно НСДАП пустила в ход особенно эффективные методы демагогического воздействия на широкие массы и смогла благодаря этому при определенных условиях превзойти в обмане трудящихся все остальные реакционные организации.
Однако возникнут ли такие условия вообще и ко1да конкретно, в 1921 г. еще оставалось вопросом открытым. Это зависело от многих факторов, и не в последнюю очередь от того, удастся ли в результате экономического и общественного развития политически активизировать потенциальный резервуар сторонников нацистской партии, т. е. до тех пор еще не включившуюся в ее деятельность значительную часть воспитанных в духе буржуазного авторитаризма городских средних слоев, крестьянства, а также мелкой буржуазии, стоявшей на грани превращения в люмпенов.
В этом смысле НСДАП была более пригодна на роль притягивающего массы магнита, чем, к примеру, маршировавшие во главе реакции Немецкая национальная народная партия (НННП) и Немецкая национальная партия (ННП). Нацистский главарь мог выдавать себя за «простого человека из народа», между тем как председатели первой (сначала прусский экс-министр Оскар Хергт, затем старший правительственный советник в отставке аристократ граф Куно фон Вестарп и под конец тайный советник Альфред Гутенберг) и председатель ННП Густав Штреземан (который в течение 15 лет был вторым председателем Союза промышленников) принадлежали в эти кризисные годы к вызывавшей всеобщее недовольство верхушке общества. Кроме того, ни один из этих лидеров партий крупной буржуазии не находился во время войны на фронте, между тем как Гитлера окружал ореол «безвестного ефрейтора», целых четыре года проведшего в окопах во славу фатерланда. К тому же кайзеровских чиновников высшего ранга Хергта и Вестарпа реакционеры могли обвинить в том, что в ноябре 1918 г. они бросили своего монарха на произвол судьбы, а сами трусливо попрятались.
Однако свежеиспеченный первый председатель НСДАП тогда еще отнюдь не рассматривался в качестве соперника парламентских и правительственных политиков, о которых изо дня в день кричали газетные заголовки. Пока никто и не помышлял о том, что действующая только в Мюнхене и его окрестностях, ведущая с другими локальными правыми организациями борьбу за свое существование НСДАП, число членов которой не достигло еще и 5 тыс., когда-либо станет более привлекательной для заправил крупного капитала, чем возглавлявшиеся самими монополистами и юнкерами обе массовые партии (ведь они насчитывали в своих рядах по 500 тыс. членов, а партия немецких националистов вскоре довела их число до 950 тыс.).
В чем, однако, нацистская партия и ее председатель никак не уступали старым партиям, так это в той энергичности и предприимчивости, с какой они разворачивали свою деятельность. Поскольку подготовка и проведение вербовочных собраний представляли собой тогда главное поле деятельности нацистов, Гитлер, движимый давним стремлением к самоутверждению, благодаря присущему ему дару ловкого демагога постепенно становился центром внимания на нацистских сборищах.
Гитлер делал ставку прежде всего на устное слово. И не только потому, что в том кругу, в котором он вращался, чтение литературы было делом непривычным. У него уже имелся опыт общения со слушателями, большинству которых церковь, школа, традиции и определяемая властями предержащими окружающая среда преградили путь к разумному пониманию общественных явлений и которые эмоционально цеплялись за такие понятия, как «фатерланд», «германство», «порядок», а гнетущие их повседневные тяготы относили за счет козней чужеродных сил.
Этот опыт изо дня в день говорил ему, что кажущаяся экспромтом речь куда действеннее, чем написанное слово. Во время устного выступления он мог (что невозможно сделать в листовке или в полемической статье) произвольно подменять одни понятия другими, заменять логику сарказмом или иронией, но ходу дела смягчать подвергаемые сомнению утверждения, не жалея голоса, опровергать контраргументы, топить сомнения аудитории и противоречия в специально подобранных единичных примерах. Определенные звенья в цепи «доказательств» можно было раздувать или же просто опускать, а словесный поток начать или прервать на любом месте.
Слушатели не имели никакой возможности проследить всю концепцию речи в целом и проконтролировать, действительно ли исходные посылки сказанного соответствуют выводу и существует ли из всего лабиринта претенциозных общих мест какой-либо иной выход, нежели указанный оратором. Импровизированная речь, во время которой докладчик, непрерывно проверяя воздействие своих высказываний на аудиторию, мог каждую фразу, каждое слово приспосабливать к ее восприятию, строилась так, что слушатели укреплялись в своих предвзятых мнениях, предположениях и ощущениях и у них складывалось впечатление, будто здесь их собственные мысли приобрели самое полное, почти ими самими осознанное и адекватное выражение. Для этого оратор прибегал к эскалации выражений, к нагнетанию пафоса, ко все более захватывающей мимике и жестикуляции.
Обычно Гитлер начинал свои речи более или менее спокойно, привязывая их к какому-либо хорошо известному из повседневной жизни бедствию — инфляции, безработице, жилищной нужде. Он называл цены на продукты, рисовал очереди перед лавками, затем, горя «благородным возмущением», бичевал роскошную жизнь спекулянтов, захлебывался в обличении козней, повсюду подстерегающих простого человека, и так подходил к своей излюбленной теме — насчет «кровопийцев-евреев». Отсюда же всего один шаг до воплей о буйно распространяющемся «пацифистском размягчении костей», о «гибельном большевистском болоте» и «бандах красных убийц». Перед лицом их угрозы он взывал к испытанной во «фронтовом товариществе» силе простого человека, «духовная готовность к бою» которого должна привести к богоугодному спасению нации.