В заключение Плеханов указывает на «оптический обман», которому поддается человек при рассмотрении исторических событий, ибо, к примеру, «личная сила Наполеона является нам в крайне преувеличенном виде, так как мы относим на ее счет всю ту общественную силу, которая выдвинула и поддерживала ее. Она кажется чем-то совершенно исключительным, потому что другие, подобные ей, силы не перешли из возможности в действительность»16.
На примере Луи Бонапарта (Наполеона III) Карл Маркс ярко показал, что порой возникает такая расстановка общественных сил, в которой недалекие, ординарные или даже смешные личности выдвигаются на первый план, поддерживаются и ставятся реакционным классом или слоем на такое место, которое придает им историческую действенность17.
Поскольку карьера Гитлера представляет собой крайний случай такой расстановки сил, стоит из соображений философии истории проследить тот путь, который привел нацистского главаря к 30 января 1933 г. Ведь этот путь ясно показывает, что не какие-то исключительные, а тем более сверхчеловеческие способности подняли сына мелкого австрийского чиновника над массой германских дюжинных контрреволюционеров. То были дремлющие в тысячах потенциальных авантюристов качества, которые в данном случае шаг за шагом активизировались в условиях обостренной классовой борьбы и скорее могли бы быть охарактеризованы как ущербность.
Это — чрезмерное честолюбие как результат личностной несостоятельности; гигантомания, порожденная крахом неудачника, не нашедшего себе профессии; обскурантистский фатализм на базе жалкой полуобразованности; психическая неустойчивость в сочетании с одержимостью; словоблудие и тяга к бахвальству как оборотная сторона выродившейся в бессилие боязни самостоятельных действий; ловкая способность к приспособлению вместе с безмерной переоценкой собственной персоны; полная беспардонность и презрение к чужой жизни.
Эти качества, оказавшиеся козырями в случайной расстановке объективно обусловленных противоречий общественной жизни, позволили Гитлеру в конечном счете стать представительной фигурой верхнего слоя того класса, который исторически уже обанкротился и мог держаться у власти лишь при помощи безграничной жестокости и непревзойденной бесчеловечности.
Глава первая
Начальные шаги нацизма
Когда Гитлер уже перестал быть совсем безвестным, он утверждал, что обратился к политике сразу же после начала Ноябрьской революции 1918 г. в Германии.
Однако еще многие месяцы после ее свершения 30-летний Гитлер болтался по верхнебаварским казармам, будучи далек от всякой политики. Выписавшись из госпиталя, он вернулся в мюнхенскую казарму, поскольку не имел ни пристанища, ни занятия. У него не было ни семьи, ни родных, ни друзей, ни какой-либо профессии, и никогда в жизни он не занимался каким-либо постоянным делом.
Перед первой мировой войной, проев отцовское наследство и все доставшееся ему от матери, он жил впроголодь, подрабатывая малеванием открыток с видами исторических достопримечательностей. Но теперь, во взбаламученной атмосфере революционного переворота, картинками с изображениями старинных соборов и дворцов было уже не прожить. Гитлер опасался, как бы после увольнения из армии не оказаться на улице без всяких перспектив и не очутиться опять, как всего каких-то десять лет назад в Вене, в ночлежке, обреченным на жалкое существование. Ему не оставалось ничего иного, как послушно нести охранную и внутреннюю службу сначала в лагере для военнопленных, а потом в своем прежнем полку, дислоцировавшемся в Обервизенфельде.
Как и все перепуганные мелкие буржуа, Гитлер причитал по поводу проигранной войны и неопределенности будущего. Однако он выделялся тем, что разглагольствовал так учено и высокопарно, как это свойственно человеку, который читает много книг, а переварить их не может. Даже самое тщательное изучение условий жизни никому не ведомого в ту пору Гитлера, а также его духовного облика не оставляет и тени сомнения в том, что он отнюдь не предпринимал каких-то исключительных волевых усилий и никакой системы мыслей у него не было и в помине. Самые различные по своим взглядам биографы Гитлера в один голос констатируют, что ефрейтор, отгороженный казарменными стенами от всенародных бедствий, был занят тогда только планами собственной дальнейшей жизни. Томас Манн охарактеризовал его состояние как чувство «неприкаянности» в сочетании с «высокомерным в основе своей… отказом от всякой разумной и уважаемой деятельности»1.
Еще сильнее, чем в свои венские и (с 1913 г.) мюнхенские годы, неприкаянный Гитлер предавался смутным мечтаниям. Ему грезилось, как он, заделавшись живописцем, архитектором, театральным художником в некоем супер-театре, изобретателем нового блюда или просто крупно выиграв в денежной лотерее, в одно прекрасное утро становится знаменитым, богатым и независимым. Если в довоенном Мюнхене Гитлер еще метался между убогими мансардами и вагнеровскими операми, даже и не помышляя о серьезном труде, то теперь, когда работы стало мало, да и сулила она лишь жалкий заработок, он погрузился в мир филистерских видений, рисующих опьяняющие триумфы. Временами он впадал в депрессию и не раз намекал своим сослуживцам по казарме, что ему ничего не стоит взять пистолет да и положить всему этому конец.
Подверженный таким настроениям, будущий нацистский главарь в дни белого террора и подавления Баварской советской республики пережил настоящий взрыв антикоммунистической истерии и мании подозрительности. Он явился в следственную комиссию 2-го пехотного полка при военно-полевом суде и стал поставлять ей, как это называлось, «информацию» о тех солдатах, которые симпатизировали коммунистам и Советам. Этими доносами (по всей вероятности, граничившими с фантастическими вымыслами) он, как замечает один из его биографов, выполнял задания командования рейхсвера «столь удовлетворительно, что вскоре его командировали на специальные курсы по формированию «гражданского мышления»»2, что и стало исходным пунктом его политической карьеры.
Командование 4-й группы рейхсвера (Мюнхен), разведывательный отдел которого организовал эти курсы, принадлежало к реакционному авангарду вооруженных сил молодой Веймарской республики, по которым, пожалуй, нагляднее всего можно было судить о классовом характере нового государства.
Будучи рождено антимилитаристско-антиимпериалистической народной революцией, это государство, возглавленное правыми лидерами социал-демократии, извратило волю восставших и не только сорвало обобществление средств производства, т. е. сохранило существующие социально-экономические условия, но и постаралось унаследовать как можно больше институтов, правовых норм и общественных учреждений кайзеровского рейха.
Возникшее в результате революции правительство во главе с Эбертом и Шейдеманом, именовавшее себя Советом народных уполномоченных, а в действительности принявшее на себя заботу о делах контрреволюции, в первую очередь спасло реакционные центры старого военного командования. Тем самым оно дало «зеленый свет» контрреволюции. Ведь эти командные центры, после того как в ноябре — декабре 1918 г. уставшие от войны солдатские массы разошлись по домам, создали из оставшихся регулярных частей и «добровольческих» формирований новую вооруженную силу, состоявшую прежде всего из националистически настроенных офицеров, контрреволюционной военщины и солдатни, а также ландскнехтов всевозможного типа.
Этот сброд в январе 1919 г. возглавил правый социал-демократ Густав Носке. Вступая в должность военного министра, он заявил: «Что же, пусть меня считают кровавой собакой!» Своей циничной фразой Носке дал ясно понять, что в борьбе с революцией намерен превзойти даже самых ретивых кайзеровских генералов.