Через несколько дней пятеро членов руководящего комитета ДАГТ во главе с Дрекслером прислали Гитлеру, к его собственному удивлению, открытку с уведомлением, что он принят в их партию. Как и положено платному осведомителю, он запросил разрешения у своего начальника. «Прошу господина капитана, — писал Гитлер Майр\ 3 октября 1919 г., — разрешить мне вступить в этот ферайн или партию»9. Он явно надеялся отличиться этим среди своих коллег-шпиков и постарался убедить Майра в полезности дрекслеровской организации.
Майр приказал Гитлеру стать членом ДАП, а затем добиться кооптации в ее руководящий комитет. Одновременно Майр направил в эту партию и другого однокашника Гитлера по рейхсверовским курсам — Германа Эссера, считавшегося ловким журналистом, а также еще несколько военнослужащих рейхсвера. Среди них был и бывший фельдфебель той части, в которой некогда служил Гитлер, — Макс Аманн, ставший впоследствии управляющим делами НСДАП. Получив задание «взять на буксир» пока еще весьма жалкую партию, пришельцы образовали в ней наиболее активную фракцию «солдат-фронтовиков».
Так Гитлера в качестве заурядного шпика военной инстанции, действовавшей на баварском земельном уровне, «подкинули» той самой партии, которой позже было суждено оказаться неразрывно связанной с его именем. Рьяно выполнявший свои служебные обязанности и обладавший непомерным честолюбием, Гитлер сразу продвинулся в руководящий комитет ДАП и возглавил в нем отдел вербовки новых членов. На поприще деятельности в ДАП он вполне угодил своим начальникам, добившись того, чего так давно жаждал для себя лично, — ораторской славы хотя бы в этом пока еще узком кругу.
Идеи, с которыми выступал здесь Гитлер, родились вовсе не в его голове. Они были вложены ему (как и другим «фронтовикам» в ДАП) рейхсверовским начальством в связи с планами государственного переворота, который готовился Каппом и вступившей с ним в заговор военщиной. В сентябре 1919 г. эти планы уже приняли свою окончательную форму. Они исходили из того, что ожидаемую с опасением «вторую волну» революции следует упредить вооруженным разгромом рабочего движения и восстановлением монархии. Заговорщики спешили: главное их орудие — армия подлежала в ближайшие месяцы сокращению по Версальскому договору до 100 тыс. человек и державы-победительницы на различных конференциях требовали роспуска военизированных гражданских организаций «самообороны» и прочих реакционных вспомогательных формирований.
Кто именно стоял за этими планами путча, видно из следующего факта. Самый деятельный из реакционеров и в то же время самый могущественный рурский промышленник Гуго Стиннес вел активную переписку с Каппом, а директора почти всех крупных банков («Дойче банк», «Дрезднер банк», «Коммерц-унд дисконтобанк», «Берлинер хандельсгезельшафт», «Национальбанк», «Миттельдойче кредитбанк»), как сказано в одном случайно уцелевшем документе, «относились к этому предприятию (т. е. готовившемуся путчу, — В. Р.) весьма благосклонно» 10.
При обсуждении своих планов и программ эти закулисные вдохновители государственного переворота, а также сами путчисты задавались, в частности, вопросом: как ввести в действие «все решительные силы порядка» (иначе говоря, всех сторонников контрреволюции), чтобы помочь «диктатуре, которая должна быть чисто буржуазной» заполучить «доверие народа»? Придя к выводу, что существующие правые партии не способны обеспечить будущему диктаторскому режиму массовую политическую базу, а потому с ними не стоит и связываться, они сочли необходимым помочь приобрести большее влияние на массы тем контрреволюционным организациям, которые еще не дискредитировали себя и действовали «современными» средствами1'.
К таким новоявленным организациям принадлежала ДАП, усиленная теперь «солдатами-фронтовиками». В соответствии с этой концепцией капитан Майр (тоже переписывавшийся с Каппом и несомненно посвященный в его планы) приказал своим людям в дрекслеровской партии перейти в пропагандистское наступление.
Проведя зимой 1919/20 г. ряд открытых собраний, ДАП решила устроить 24 февраля 1920 г. — всего за 18 дней до начала путча! — большой митинг с целью обнародовать свою программу, незадолго до того подготовленную Дрек-слером, Федером и «солдатами-фронтовиками». Не надеясь собственными силами заполнить зал, вмещавший более тысячи человек, главари ДАП пригласили в качестве «приманки» одного известного в Мюнхене антисемита, которому поручили сделать доклад о так называемом еврейском вопросе.
После его выступления Гитлер, старавшийся привлечь к себе всеобщее внимание как провозвестник «национальной идеи», зачитал новую программу партии. Этот документ, известный под названием «25 пунктов», представлял собой винегрет из националистических лозунгов и анти-капиталистических обещаний. Первые три пункта были направлены против Версальского договора и провозглашали выдвигавшийся шовинистическо-реваншистскими силами лозунг создания «великой Германии» и германской колониальной империи. В пунктах 4 — 8-м, в полном созвучии с настроениями участников этого антисемитского сборища, евреям отказывалось в каких-либо гражданских правах. За двумя сформулированными в самых общих словах промежуточными пунктами насчет подлежащих первоочередному обеспечению «интересов всего общества» следовали восемь пунктов с расплывчатыми социальными требованиями, рассчитанными в первую очередь на постоянных посетителей националистических собраний из средних слоев. Здесь снова шла речь об «уничтожении процентного рабства», о немедленной конфискации крупных универсальных магазинов и предоставлении их в дешевую аренду лицам, занимающимся мелким промыслом, о «беспощадной борьбе» с ростовщиками и спекулянтами и т. п. Некоторые требования (например, о национализации трестов или «об участии в прибылях крупных предприятий») были демагогически нацелены на привлечение промышленных рабочих. В остальных пунктах ДАП, через десять дней переименовавшая себя в «национал-социалистскую немецкую рабочую партию» (НСДАП), требовала народного образования, ориентированного на «мышление в государственном духе», введения всеобщей воинской повинности, ликвидации буржуазной свободы печати, организации сословных и профессиональных палат и, наконец, «создания в рейхе сильной государственной власти»12.
За закрытыми дверями «фюреры» НСДАП (о единоличном «фюрере» еще долго не было и речи!) объясняли своим покровителям, что их антикапиталистические требования не более чем обычная приманка крысоловов. Так, всего через несколько месяцев после провозглашения «25 пунктов» Гитлер заверял председателя «Пангерманского союза» Класса, что руководство НСДАП придало своей программе социальную драпировку лишь для того, чтобы приобрести необходимое влияние на массы, и готово «после достигнутого успеха поступиться ею»13.
Хотя нацистский главарь и подчеркивал позже, что не намерен ни при каких обстоятельствах изменять провозглашенную программу, и «25 пунктов» уже через год (а еще раз в 1926 г.) были объявлены непреложным законом для НСДАП, он и Федер во второй половине 20-х годов фактически отказались от тех положений, которые были не по вкусу магнатам финансового капитала. Так, Федер «уточнил» пункт 12-й в том смысле, что под «загребающим прибыли» следует понимать исключительно еврейский банковский капитал; немецкие же финансовые институты были отнесены к капиталу «созидающему». А Гитлер письменно заявил в 1928 г. насчет пункта 1-го, что «НСДАП стоит на почве частной собственности».