– Эй, – тот аккуратно словно пощекотал её пальцами. – Твое дело летать. Давай, помоги хорошей девушке.
Бабочка вспорхнула и словно растворила в ярких солнечных лучах. Чио неожиданно рассмеялась.
– Спасибо вам, господин Акио. Я принесу саке, а потом схожу на базар за свежими овощами и рисом. Если господину Акио угодно сопровождать меня, я хотела бы сделать покупки на всю неделю.
Кёя остался один. С саке и учебником по бабочкологии. Друг детства и дочь, громко смеясь, ушли по дороге в сторону посёлка, а он листал страницу за страницей, перечитывая описания. Ближе к концу они стали сменяться странными или неприятными формулировками: «Избавление от соперника», «Сделать врага калекой», «Вызвать землетрясение». Неожиданное прозрение озарило букиниста, та бабочка, выпущенная в самом начале, маленькая полупрозрачная капустница. Они ведь так и не прочти её назначение.
«Локальное наводнение» – с трудом прочитал Кёя полустёршуюся надпись.
– Вот и хорошо, что мои ушли на базар, – мужчина с любопытством посмотрел на ни в чем неповинный ручей, который уже сейчас заметно превысил свой обычный уровень. – В молодости я неплохо плавал.
Букинист долил себе полную пиалошку, с наслаждением вытянул ноги и больше не сказал ни слова. Медленно опадающие лепестки сакуры ложились на бурные волны ручья, а солнце золотило перекаты. «Срок действия: один день» – значилось на последней странице.
# # # #
Наводнение вымыло из старых почв ненужные соли и напитало земли плодородным илом. На следующий год вместе с сакурами расцвели все яблочные и грушевые деревья. Через девять месяцев у Тачикавы Кёи родился первый внук, а у Мегуми Акио сын.
Корейская честь или винтовка Бочкина
Отчего люди не летают так, как птицы?
Монолог Катерины, "Гроза", Островский
– Я прошу прощения у всех моих сотрудников, я вас подвёл. Я искуплю вину своей жизнью. Это была моя и только моя ошибка, и я единственный, кто должен отвечать за последствия. Прошу вас простить меня и больше никого не наказывать.
Глава предприятия и его помощник в белых одеждах стояли на крыльце традиционного корейского дома с черепичной крышей. Старый, но ещё крепкий председатель тяжело склонился в поклоне перед камерами, потом сделал жест, и вся делегация вместе со съёмочной группой двинулась внутрь дворика. Обычных журналистов дальше порога не пустили, но сквозь распахнутые настежь скользящие двери было видно всю процессию. Внутренний дворик, снова калитка, каменная композиция с сакурой и водяными часами, незатейливо бьющими бамбуком о бамбук через равные интервалы, а дальше – пустота. Сине-серое небо в птицах. Облака в глубине. Бескрайний океан воздуха.
Даже на максимальном приближении в фотообъектив попадали лишь ворота внутреннего входа с китайской крышей и дверцами с вставками из клеток разноцветного стекла. Сразу за ними едва просматривались лестница вниз и одинокое кресло. Задний двор резиденции выходил к обрыву.
Глава снял обувь, надел длинные чёрные носки, почему-то бóльшего размера, сел на деревянный велосипед в виде ушей огромного Микки-Мауса и, крутя педали, съехал с обрыва в море. До зрителей не донеслось ни всплеска, ни удара, ни вскрика.
Но ни в одной из новостных программ этого эпизода не показали. Только момент раскаяния, поклон и всё. Дальше чёрные ленты, белые цветы, некролог, душераздирающие рыдания родственников, покаянные статьи журналистов такой_хороший_человек_был, а мы_были_несправедливы и новое начальство на предприятии. Фотографии, плакаты, повторы видео в каждом выпуске новостей, кажется, вся Корея запомнила это рыдающее лицо в деталях.
# # # #
– Что думаешь? – Руда оторвалась от экрана телевизора, висящего за стойкой бара и раскупорила новую бутылку сакэ, – аджума-а-а, ещё закусок, пожалуйста! И поскорей!
– А что я думаю? Всё давно продано, распродано и перепродано! Выпьем, подруга!
– Да, выпьем! Вот только человек-то помер, не жалко?
– А чего их жалеть, у нас этих чеболей, как собак нерезаных! Нас, вон, даже на порог не пустили, пришлось из-за порога, как побирушкам фоткать. Кто что в кадр поймал. У-у-у-у… Капиталисты проклятые!
– О, дай посмотреть.
Минёша пьяной рукой раскупорила сумку и протянула подруге цифровик.
– Наслаждайся, пока я всё в редакцию не отнесла.
– Слушай, а зачем им такие дурацкие колёса? С Микки-Маусом…
– Я тоже об этом подумала. Я даже два раза об этом подумала, но никто больше не удивился, и вот я здесь. А что, манду уже тю-тю? Аджума-а-а!! Нам ещё мандов, пожа-а-алуйста!