Сам Чубарь был угрюм и жалок. Извинения, правда, просить не пытался, но за еду благодарил и бежать не рыпался, так что ему даже ноги развязали – пущай разомнётся. Он и разминался два дня – смирный, молчаливый.
А потом сбежал. С ларцом.
Корованщиков разбудил вопль старика. Оззи рвал на себе остатки волос и голосил так, что должны были слышать на другом берегу.
– Ну как же так, дуся? – взывал он к небесам. – Ну это как же такое, а?
Как заговоренный, вот как. Развязался – ну это понятно, верёвки давно не проверяли, было у него время. Ларец из стариковых лохмотьев выудил, а ведь Оззи с ним не расставался – вот это странно. А чуднее всего, как его охрана не учуяла, три викинга ведь сторожили. Словно глаза кто отвёл.
Скоробогат ругался на Силу, Сила распекала охрану, Оззи бранился на злосчастную судьбу. Корованщики притихли и пытались быть невидимыми.
Решили, что ушёл Чубарь лесом до Твери, где обреталась банда "тверских супербизонов". Эти разбойники вставляли медные кольца в нос, ездили на быках и, по слухам, большинство пропавших на здешних дорогах торговцев было на их совести. В прошлом году корован Силы от них два дня убегал, троих викингов потеряли, только возле переправы и отбились.
– Вещь ценная, вещунская, – говорила Сила. – Кому попало не сбудешь. А у этих свои торговцы и в Твери, и, подозреваю, в Москове.
– Если ушёл недавно, догнать можно, – покивал Оззи. – Здесь чащоба, болота, запросто не добежишь. Сами только осторожней.
– Я сама пойду, – сказала Сила. – А со мной Лежень и…
– Можно я? – выскочил Ванька. Не собирался напрашиваться, делать ему нечего, по болотам лазить. Само как-то вылетело.
Сила смерила его суровым взглядом.
– И Джек.
Лежнем был кряжистый викинг с огромными кулаками. Впрочем, по лесу он ходил шустро и неслышно, чему Ванька отчаянно завидовал. Сам он цеплялся за все сучки, спотыкался обо все коряги, а шумел так, что Сила то и дело оборачивалась и морщилась.
Ну и ладно. Вот до дела дойдёт, тогда посмотрим, кто полезным окажется. Не зря же Ванька цеп прихватил и пищальку заряженную. Перезарядить, правда, нечем, ну да ему и одного выстрела хватит.
Хотел ещё хлыст взять, но вовремя одумался: куда тут с хлыстом в чащобу.
Сила время от времени припадала к земле, или веточки надломанные рассматривала, или траву примятую. Сказала, что недалеко табун коняв, а Чубаря не слышно, хотя шёл он здесь.
Ванька-то Чубаря первым и увидел: эти двое носом по земле вели, следы читали, а Ванька от неумения по сторонам пялился. А тут пригорочек, под ним низинка, глядь – вот он, супостат, в папоротниках.
Им бы подкрасться тихонько или с самострела предателя подстрелить. Да Ванька ветками затрещал и птицу какую-то вспугнул: та как всполошится, как заверещит на весь лес. Чубарь обернулся, рожей перекосился и бежать зигзагами, ровно заяц. Ну и они следом.
А в чаще побеги-ка попробуй. Всякая коряга под ноги подвернуться норовит, всякий куст в волосы сучками вцепиться.
Беглец за выворотень – порск, и будто в воду канул.
– Я туда, – кричит Лежень. – Сбоку обойду.
Сила в другую сторону побежала. Ванька туда-сюда дёрнулся, и за ней. Обогнули выворотень… да так и остолбенели.
Конявы пасутся. Голов двадцать, да совсем близко – каждую шерстинку видать. У Ваньки с перепугу вся картина разом в уме отпечаталась: и как копыта в мох уходят, и как острые зубы листья с дерева обдирают, и как две конявы в стороне милуются – лапами сцепились, будто в ладушки играют. И маленьких конявок Ванька первый раз в жизни увидел – голенастые, смешные, как телята, брыкаются.
Тут уж не до ларца, самим бы уйти. Конява – животина всеядная, она и на траве проживёт, ан свежее-то мясо всяко вкуснее!
Сто лет, кажется стояли. Сила-то с Ванькой подале, Чубарь и вовсе в стороне, а Лежень прямо возле самой здоровой конявы очутился. Та ему в глаза уставилась, будто все мысли прочитать хочет.
Лежень и не выдержал. Завопил и бежать. Ну и они, понятное дело, тоже.
У коняв четыре ноги, а у человека две, как тут удерёшь. Разве что в самый бурелом забраться, где зверюги себе все копыта поломают. Лежень позади орал-орал, а потом враз смолк, и только хрупнуло что-то до того мерзко, что Ванька весь похолодел.
Сдуру вспомнилась сказка, как Весняр-богатырь с трехголовой конявой сражался. И ещё, совсем из голоштаного детства: "Баю-бай, баю-бай, не ходи-тко за сарай. Там конява тебя ждёт, в лес густой уволочёт. А у нас Ванюшка один, детку мы не отдадим…"
Не отдадим детку, как же, спросят вас.
Топот за спиной. Ванька улучил минутку, оглянулся. Скачут следом три здоровые твари, неспешно так; знают, что добыче никуда не деться. И зубы скалят по-человечьи, у самого крупного зубищи красным вымазаны.
Выскочили на опушку. Протянулась впереди полянка, не полянка – вроде широкой просеки, а из неё кривые ёлки торчат. Все трое туда с размаху и выскочили.
Ванька чуть в сторону шагнул – по колено в грязь ушёл. Болото!
– Топь! – кричит. Это чтоб Силу предупредить. А она, ровно коза, с кочки на кочку, вот-вот Чубаря нагонит.
Конявий вожак тоже на кочку прыгнул и Ваньке в лицо лыбится. Никуда ты, мол, человечишка, не денешься. Ванька озлился, дёрнул пищальку из-за спины и прицелился в самую оскаленную пасть.
Грохнуло, и Ванька чуть с кочки не свалился. Конява глазищами хлопнула, а потом у ней из пасти чёрное хлынуло, и ноги подломились.
– Джек! – Сила позади зовёт.
А Ванька глаза отвести не может. И две оставшиеся зверюги с копыта на копыто переминаются, будто растерялись. Потом одна морду протянула и из шеи убитой конявы кусок хвать! Башку задрала, проглотила.
Ваньку замутило. Слышал он, что конявы своих жрать не брезгуют, но чтобы своими глазами увидеть…
– Джек!
Отвернулся Ванька и пошёл кочки нащупывать. Пусть-ко конявы следом сунутся, разом завязнут.
А там Чубарь с Силой борются. Увидел Чубарь, что Ванька на подмогу спешит, оттолкнул Силу и бежать. Пять шагов проскакал и с размаху в трясину ухнул.
Ванька на пузо в мох лёг, пополз к Чубарю, руку тянет:
– Держи!
А позади Сила:
– Ларец!
Чубарь глаза выпучил, ларец к груди прижал, а сам уж по грудь в трясине.
– Держись ты!
А тот ларчик не отпускает. Ну, Ванька одной рукой в ларец вцепился, а другую к Чубарю тянет – за рукав схватить или за пальцы. А тот, видать, совсем очумел. Нет, чтобы помочь себя из болота вытащить, так он ларец отнимать. Дёргает его, а сам всё глубже в трясину уходит.
– Руку давай, дурак! – Ванька орёт.
А тот уж по подбородок в жижу провалился.
Нащупал Ванька чубареву руку, тащит, а из трясины его ровно кто за ноги тянет. Не пускает топь. Чубарь трепыхается, в ларчик вцепился, а грязь уже к носу подошла. У Чубаря глаза выкатились, трясина пузырями пошла; видать кричать решил, а поздно.
Свистнуло у ванькиного уха, и Чубарю промеж глаз стрела вошла. Ванька опомниться не успел, а голова целиком в трясину провалилась, только пальцы ещё мгновение за ларец цеплялись.
Вскочил Ванька, на кочку, себя не помнит:
– Ты зачем? – орёт. – Зачем стрелила?
А у той губы дрожат.
– Потому что лучше так, чем… вон…
Оглянулись оба на окно, а там пузыри – бурк, бурк. Представил Ванька, каково в трясине тонуть. И то верно, лучше уж стрелу в лоб.
Тут у него так коленки задрожали, что плюхнулся Ваня на мокрую кочку. И увиделось ему странное: далеко за болотом, у самого неба, где смутно виделись развалины, вырастала из земли громадная поганка. Тонкая нога тянулась к облакам, вздрагивала манжетка, распухала квашнёй шляпка, на которой весь корован бы поместился, и ещё бы для деревни место осталось.
Сморгнул, и пропала поганка.
А Сила вовсе ничего не заметила. Глаза закрыла, лицо серое: пусть хоть десять раз над охраной главная, и бранник, каких поискать, а всё ж девка. Ваньке даже обнять её захотелось, утешить.
Утешишь такую, как же. Будто почувствовала, сверкнула чёрным глазом:
– Ворочаемся.