Я сложил книги стопками на столе.
– Валентина Петровна, пусть полежат. Если я завтра не приду – уносите. Что-то мне сегодня не очень работается.
– Бывает, Вадичка! Не беспокойтесь, все будет на месте!
– Что бы я без вас делал, Валентина Петровна! – Я поклонился ей галантно, как мог, и подал ей руку, чтобы она вложила мне свою.
– Ой, Вадичка! – Она, как всегда, хихикнула. Мне захотелось щелкнуть каблуками, жаль, туфли были неподходящие – мягкие замшевые мокасины. Я взял ее руку, с мрачным удовольствием вспомнив Леху, и аккуратно поцеловал. В этом деле, как мне однажды объяснила Нина, важно не оставлять на руке влажных отпечатков губ. Нине я тоже однажды попробовал поцеловать ручку. Я тренировался тогда на всех – нужно было отработать движение до автоматизма.
– Лучше не руку, – говорила Нина. – Когда мужчина в наше время склоняется над рукой женщины, возникает когнитивныйдиссонанс. Неприятное чувство – он явно от тебя чего-то хочет. Чаще всего это такой намек на продолжение отношений – и далеко не всегда эти отношения связаны с личной симпатией.
– Артисты часто целуют руки дамам.
– Конечно, это же лучше, чем мыть дамам ноги, – скептически заметила она. Я фыркнул.
Она посмотрела на меня внимательно.
– Лучше поцелуй меня в щеку. Ты маму в щеку целуешь?
Я задумался. Я вообще, мне кажется, маму не целовал. И она меня целовала редко. Наверное, чаще тогда, когда я уезжал. И действительно, чаще всего в щеки. Я наклонился и поцеловал Нину в губы. Это было тоже в сентябре. Кажется, на следующий день или через день после того, как похоронили Таню.
Сейчас, когда я уже шел к выходу из библиотеки, я подумал, что щеки, наверное, самые уникальные места человеческого тела – они загораются от стыда и похвал, они бледнеют от ужаса, их целуют мамы и по ним бегут слезы. И еще, когда я садился в машину, я отметил, что этот чертов старый Лехин «Форд» не годится моей машине даже в подметки.
Когда я вошел в театр, навстречу попалась пара девочек из хора.
– Вадим Сергеевич, где будет репетиция?
Я хотел сегодня собрать труппу не на большой сцене.
– Скажите всем, что в малом зале. И рояль там расчехлите.
Они посмотрели на меня, как мне показалось, с обожанием и убежали. Борис появился из буфета в коротеньком светлом плаще с огромным, как-то по-хитрому пришитым воротником. На плече у него висела папка, в которой он носил эскизы. Папка была, естественно, тоже с наворотами. Он подошел и лениво протянул мне руку. Когда я пожимал ее, то зафиксировал, что мы оба не смотрим друг другу в глаза.
– Где состоится богослужение? – спросил он с издевкой и тут посмотрел прямо на меня. Глаза у него были серо-зеленые в крапинку и опушенные темными мохнатыми ресницами, как у ослика, который катает детей в зоопарке в смешной тележке.
– В малом зале ровно в два, – сухо сказал я и тоже отправился в буфет.
– Сосисочку, Вадим Сергеич, или рыбку в кляре? – завидев меня, улыбнулась буфетчица.
– Какая рыба?
– Какую привезли. Треска, наверное. – Она сделала вид, что пытается рассмотреть, что написано на упаковке.
– Давайте сосиски.
Я сел к окну, недовольный собой. Вроде бы день начинался неплохо, а все время с каждым часом меня засасывает какая-то незначительная муть. Какие-то звонки, посторонние мысли, несущественные люди, что вторгаются в твою жизнь. Некогда подумать. Невозможно сосредоточиться. И с каждым годом это засоряет меня все сильнее. Вот сейчас: я сижу за столиком в буфете и вроде бы должен думать о предстоящей репетиции, об обсуждении костюмов. Нет, я размышляю вовсе не об этом. Я думаю о том, почему я решил, что буфетчица только сделала вид, будто хочет прочитать то, что написано на упаковке. Но почему я сразу подумал про нее плохо? А может быть, она действительно хотела узнать, что там за рыба находится внутри этого кляра, а вовсе не делала вид. Или, может быть, ей самой наплевать на рыбу, но она хотела просветить меня на этот счет, раз я спросил… И потом, а зачем я ее вообще спрашивал о рыбе? Ведь я не собирался ее брать, какая бы она ни была. Я ведь уже нацелился съесть сосиски. И самое главное – зачем я вообще об этом думаю, ведь вечером я все равно буду ужинать у Нины…
– Горчичку возьмите, свеженькая.
Горчица действительно оказалась «вырви глаз». Это немного привело меня в чувство.
– Вадим Сергеевич!
Телефонный рингтон арфой разливался прямо за моей спиной. Я обернулся – Алла сегодня была «в форме». Красное платье с внушительным декольте сидело на ней как влитое.