Придя как-то домой изрядно уставшим, я прилег вскоре на диван, но, поскольку спать было еще рано, решил немного почитать. Не глядя, протянул руку к стоявшему рядом столику, на котором у меня обычно громоздились книги на английском. Одна из книг упала, и довольно неудачно: несколько страниц в ее середине помялись почти до излома. Я отругал себя за небрежность и стал разглаживать страницы. При этом взгляд невольно скользнул по одной из них и выхватил оттуда ряд слов, кажется, что-то вроде: “The car with Julia hang up on the gap” («Машина с Джулией зависла над пропастью»). Естественно, после такого пассажа (к тому же хотя и на английском, но мною вполне понятого) я не мог уже оторваться от текста и прочел несколько страниц залпом, тем более что продолжение эпизода с пропастью и Джулией оказалось весьма захватывающим. Причем прочел почти без затруднений, хотя проза была не самая легкая: смесь любовной истории с психологическим детективом. Но когда мой азарт иссяк и я взглянул на обложку — что же это я там такое занятное читаю-то? — мое изумление было неслабым: ба! да я же на прошлой неделе отложил эту книгу, показавшуюся мне уже с первых страниц слишком трудной, до лучших, как говорится, времен. А теперь выясняется, что книга-то вполне «читабельная». Стоп! А не следует ли отсюда… Мысли запрыгали в голове, как теннисные мячи на корте. Догадку надо было проверить. Я открыл эту же книгу наугад в другом месте и стал читать. Затем еще в одном, ближе к концу, — тоже прочел и тоже почти все понял. Наконец ту же операцию — выборочное чтение наугад — я проделал и с другой книгой, также недавно отложенной из-за ее якобы недоступности для моего понимания. И с тем же благоприятным и вдохновляющим результатом. Догадка подтвердилась. Я понял, что нашел неплохой для себя прием безбоязненного и, так сказать, «вкрадчиво-интенсивного» внедрения в литературу почти любой сложности. Оказывается, трудную для себя книгу на иностранном языке желательно начинать читать не с начала, а где-то с середины или, по крайней мере, не ранее чем с 10-20-й страницы — именно к этому моменту (если это достаточно солидный роман) позади уже остаются все вводные авторские разъяснения и первые лирические отступления и начинается раскрутка собственно сюжета. А сюжет, если он к тому же более-менее динамичный, читается уже куда как легче и веселее даже человеком, который еще полчаса назад смотрел на обложку этого романа едва ли не с ужасом. Разумеется, внедрившись в сюжет как бы с тыла, «по-партизански», и дав ему прочно завладеть своим воображением, я уже мог затем спокойно вернуться к первой странице и начать читать книгу сначала, не опасаясь, как раньше, захлебнуться на первых же туманных или слишком отвлеченно-глубокомысленных авторских рассуждениях — ведь я уже крепко держался за спасательный круг заинтриговавшего меня сюжета (именно заинтриговавшего, так как я хоть и наугад, хоть и отчасти, но неизбежно подключался к животрепещущей сюжетной интриге). Я уже знал, что трудное начало — это всего лишь начало, и его, в крайнем случае, можно для начала просто проигнорировать. Главное — зацепиться за ниточку сюжета, попробовать книгу как бы «на зуб», причем в разных ее местах, вернуться же к началу никогда не поздно.
Вот так моя случайная небрежность по отношению к книге привела к обнаружению нехитрого, но довольно эффективного для меня способа, который в дальнейшем я практиковал при начале чтения едва ли не каждой второй книги на иностранном языке. Очередной психологический барьер был взят.
Завершая рассказ о своих подходах к восприятию и запоминанию иностранных слов и текстов, хочу сказать о некоторой искусственности, даже ложности довольно распространенной точки зрения на якобы непреодолимую зависимость успеха изучения иностранного языка от памяти. Многие полагают, что приступать к изучению языка лучше всего, имея хорошую память. По идее, это правильно. Но в жизни такое бывает нечасто, а значит, опять мы имеем лишь благое пожелание. Однако это как раз тот a vicious circle (замкнутый, порочный круг), из которого нельзя выйти путем благих пожеланий, его можно лишь разорвать. Причем эту связку — «память — язык» — надо разрывать на участке «язык», то есть надо начинать учить язык, невзирая на память, даже на плохую память. И лишь в этом случае даже плохой памяти ничего другого не останется, как только постепенно улучшаться. По-моему, это столь же очевидно, как и то, что нет памяти вообще, есть лишь память на ту или иную конкретную информацию, и, более того, наша память очень сильно зависит от нашего отношения к этой самой информации.
В свое время, когда я прочно осознал эти истины, изучение иностранного языка сделалось для меня еще более приятным и результативным занятием.
Из крупных проблем в тот период передо мной пока еще оставалась возвышаться лишь одна — в виде крайне неприступного и самого всегда неудобного для всех моих прежних атак на него, какого-то поистине заколдованного бастиона (несомненно, и расположенного-то где-то там — в мрачном Кащеевом царстве), на черном знамени которого самоуверенно и вызывающе красовалось одно, но роковое для человека слово — Time (время).
Глава 5
ГДЕ Я НАШЕЛ СВОБОДНОЕ ВРЕМЯ ДЛЯ САМОСТОЯТЕЛЬНОГО ИНТЕНСИВНОГО ИЗУЧЕНИЯ ИНОСТРАННОГО ЯЗЫКА
МОЯ «МАШИНА ВРЕМЕНИ»
I recommend you to take care of the minutes:
for hours will take care of themselves.
Я рекомендую вам заботиться о минутах:
часы сами позаботятся о себе
Вот и наступил черед последней главы, но — и я могу это сказать без всякой натяжки — сведения и приемы, которые будут в ней изложены, стали для меня в свое время одними из первейших по своей эффективности в процессе самообучения иностранному языку. Пришел же я к ним тогда, несмотря на всю их простоту и доступность, путем довольно кружным, ведь дело пришлось иметь с вопросом, наверное, самым сложным и для любого-то человека, но особенно для человека обучающегося, — с Его Величеством ВРЕМЕНЕМ. Где и как раздобыть немного «лишнего» времени, если его катастрофически не хватает в принципе? Да и как с ним вообще обращаться, если оно невидимо и неслышимо, но при этом стремительно и абсолютно необратимо? Как научиться выкраивать из своего ежедневного тайм-бюджета хотя бы час-другой для изучение языка? Такие вопросы стали занимать меня с каждым днем все больше с тех пор, как я серьезно взялся за английский. Поначалу я задумал подойти и к решению этих вопросов как всегда радикально. Если мне не хватает времени на полнокровное изучение языка, рассуждал я, значит, я просто много сплю и совершаю много всяких других лишних действий. Значит, надо сократить свои физические и житейские потребности, может быть, даже перейти на спартанский образ жизни или хоть кое в чем брать пример с некоторых непритязательных к бытовым проблемам личностей, вроде йогов или монахов-отшельников.
И вот я стал почти во всем, что мне показалось в моей жизни лишним и избыточным, резко себя ограничивать: меньше спать, быстрее управляться с пищей, вовсе отказался от некоторых развлечений (например, от телевизора, от систематических уличных прогулок, которые всегда шли мне только на пользу, и так далее). И вскоре мне уже стало казаться, что наконец-то я зажил настоящей жизнью очень целеустремленного и активного человека и теперь-то уж у меня все пойдет как по маслу. Увы. Слаб человек. К вящему моему огорчению, всех этих усилий хватило ненадолго. Через некоторое время неестественно, слишком волевым путем сжатая пружина моей жизни, моих потребностей и привычек круто распрямилась, больно ударив по моему самоуважению, а главное — по самонадеянному желанию одним махом и прямолинейно решить эту труднейшую проблему, расколоть этот hard nut to crack (крепкий орешек). Короче говоря, мой железный режим так по-настоящему и не заработал, точнее, я его просто не выдержал.
И что же было теперь делать? Отступиться от своей заветной мечты совладать со временем, пустить опять все на самотек, пойти на поводу своего привычного образа жизни, своего традиционно-неэффективного времяпользования? Но это означало, что мои планы самостоятельного и интенсивного овладения одним и тем более двумя языками практически превращались в полную иллюзию, даже при некоторых моих методических находках в технике изучения языков. Нет, этого я себе позволить не мог. Значит, надо было опять искать выход — нащупывать более тонкие и приемлемые для себя подходы к тому, чтобы the fourth dimension (четвертое измерение), то есть время, все-таки сделать своим союзником. Хотя бы лишь для решения одной конкретной задачи.