— Это не есть хорошо, — повторил Шлиффен ту же фразу, что сказал Роузкрансу. — Человек, не имеющий надежды, будет совершать иррациональные поступки. Поскольку Блейн уже совершал иррациональные поступки даже когда ситуация для него и страны выглядела лучше, кто знает, насколько безумным и диким он станет сейчас?
— Посмотрим. — Голос Курда фон Шлёцера звучал менее мрачно, чем Шлиффена. Шлиффен гадал, не заблуждался ли его начальник насчёт того, насколько здравомыслящим являлся президент Блейн. Насколько мог судить германский военный атташе, ожидание здравомыслия от американцев было сродни поиску воды в пустыне; найти можно, но если и найдёте, то будет лишь оазис, окруженный бескрайними горячими, сухими, обжигающими песками.
— Наполеон! — внезапно воскликнул он, и его отношение к миру улучшилось. Горячий песок навёл его на мысль о Египте, что привело к мысли о кампании Бонапарта, что, в свою очередь, напомнило ему, чьё крылатое выражение пришло ему на ум во время разговора с Роузкрансом.
Курд фон Шлёцер с любопытством поглядел на него.
Пару дней спустя, после телеграммы из Берлина, Шлёцер запросил аудиенции с Блейном. Когда просьба была удовлетворена, германский посол взял Шлиффена с собой за компанию.
— Разумеется, ваше превосходительство, — сказал Шлиффен. — Если вы считаете, что моё присутствие принесёт какую-то пользу. Если нет, я могу занять своё время иными делами. — Он продолжал разрабатывать план выдвижения против Франции, основной замысел которого был позаимствован из кампании Ли в Пенсильвании. Он уже отправил несколько телеграмм в Берлин; в Генеральном Штабе к этому плану отнеслись с энтузиазмом.
Однако Шлёцер произнёс:
— Весьма вероятно, будут обсуждаться военные вопросы, поэтому ваше место рядом со мной. — Как бы ни хотелось Шлиффену продолжать рыться в книгах, хотя его исследовательский инструментарий в Филадельфии был весьма скуден, он мог лишь подчиниться. Подавив вздох, он отложил ручку, и, тщательно заперев за собой дверь кабинета, последовал за Шлёцером к карете.
От яркого солнца он моргнул. Плохую погоду унесло из Филадельфии днём ранее, и теперь он мог поверить, что весна уже на носу. Скоро, даже слишком скоро, лето сожмёт восточное побережье Соединённых Штатов в горячий потный кулак.
Коляска ехала по Джермантауну, лавируя промеж подобных себе, а также грохочущих фургонов, одиночных всадников, людей на велосипедах с невероятно большими передними колёсами, и целого роя пеших мужчин и женщин. И вдруг, как было, когда Шлиффен возвращался из военного министерства, политический митинг парализовал движение, которое и без того было плохим. В этот раз красные флаги трепетали на добродушном ветру; теперь под этими флагами собрались не только самые преданные социалисты, не боявшиеся ни простуды, ни пневмонии. В этот раз нервного вида солдаты помогали полиции разводить телеги, лошадей и пешеходов в обход улицы, запруженной демонстрантами.
Шлиффен и Шлёцер не приблизились к митингу даже на два квартала. Несмотря на это, крики социалистов перекрывали стук лошадиных копыт, грохот железных шин по мостовой, визг и стоны осей, нуждающихся в смазке.
— Ваше превосходительство, вы можете разобрать, что они говорят? — спросил Шлиффен.
— Полагаю, они кричат Справедливости! — Шлёцер щёлкнул языком между зубами. — Если бы я обращался к Всевышнему, или своему правительству, то, скорее, просил бы о милосердии. Но я ведь старик и прекрасно понимаю, насколько оно мне необходимо. Размахивать флагами на улице — это спорт не для стариков.
Из-за митинга они добрались до Пауэлл Хаус с пятнадцатиминутным опозданием. От извинений Курда фон Шлёцера президент Блейн отмахнулся.
— Об этом не переживайте, ваше превосходительство, — сказал Блейн. — Хочу вам сообщить, что вчера получил телеграмму от посла США в Берлине, где тот информирует меня о том, что переговоры с канцлером Бисмарком идут хорошо, и что перспективы расширения сотрудничества между нашими двумя великими державами во всех сферах выглядят радужно.
— Рад слышать, господин президент, — сказал Шлёцер, а Шлиффен кивнул, понимая, что все эти сферы включали в себя военную составляющую. Однако, когда германский посол продолжил, он выглядел мрачным: — Я тоже получил вчера телеграмму из Берлина, содержимое которой и хочу сейчас с вами обсудить. Вынужден сообщить вам, что правительства Британии, Франции и Конфедеративных Штатов крайне недовольны волокитой в переговорах с вашим правительством. Поскольку Германия является нейтральной стороной конфликта, они объединились в просьбе к канцлеру Бисмарку, чтобы я стал каналом, через который они могли бы выразить своё неудовлетворение. Если вы откажетесь выполнить их требования, отвечать за последствия я не могу.