— Остановись, капитан. Остановись, — и Ваня выставил вперед раскрытую ладонь, как бы отгораживаясь от слов Зайцева, слушать которые у него не было никаких сил. После этого он сходил в угол к газовой плите и вернулся со сковородкой, в которой шипели в кипящем сале кружочки украинской колбасы. После этого он принес из морозилки покрытую инеем бутылку шведской водки «Абсолют». Сев и наполнив хрустальные стаканчики, да-да, те самые, так вот, наполнив их потрясающей шведской водкой, он поднял свой стаканчик, предлагая следователю чокнуться.
— За мудрость, капитан! И за справедливость.
— Не возражаю, — хмуро согласился Зайцев.
— А теперь продолжим, — сказал бомжара, выпив до дна и закусив кружочком колбасы. — Я и не ожидал легкого разговора, поэтому могу спокойно выпить и за мудрость, и за справедливость. Вот четыре листочка, исписанные каждым кандидатом в убийцы своим почерком. В этих страничках есть лукавство, передергивания, смещение времени в ту или другую сторону. Но каждая страничка написана человеком, который находится в спокойном, уверенном состоянии — он чист. Ты можешь его подозревать, выдвигать против него обвинения, требовать признательных показаний… Но он чист. Никто из них никого не убивал.
— Продолжай, Ваня… Я внимательно тебя слушаю, — Зайцев наполнил стаканчики шведской водкой, настоянной на северной смородине.
— За истину, капитан! Несокрушимую и окончательную!
— Боже! Какие у тебя торжественные тосты! Нам бы до правды добраться, Ваня! До простенькой, серенькой, заскорузлой правды!
— Мы от нее в двух шагах, капитан. Вернее в двух словах, — Ваня отставил свой стаканчик на край стола, а к капитану придвинул страничку, исписанную Шустовым. — Посмотри, капитан, что там изобразил убийца. Слова дерганные, нервные, истеричные, можно сказать. А почерк! Посмотри, как отличается почерк главной строки от почерка, которым написаны остальные строки!
— А какая тут строка главная? — в полном недоумении спросил Зайцев.
— Та, ради которой мы с тобой затеяли всю эту писанину. Та строка, в которой он отвечает на главный вопрос — а что ты, уважаемый, делал в двадцать один час тридцать минут? Это время, когда остановились разбитые часы на руке Горшкова! Как раз в это время убийца втыкал нож в грудь гостеприимного хозяина. Посмотри на эту строку! То первые буквы несуразно громадные, то вдруг по размеру они ничем не отличаются от следующих… Ты что, не видишь — Шустов заполнял эту страничку в панике?! Можешь забрать эти странички себе — для отчета о проделанной работе. И начальство тебя похвалит, грамоту какую-нибудь вручит в торжественной обстановке.
Зайцев долго молчал, потом медленно сложил все пять листочков в одну стопку и сунул их в свою сумку. Потом так же медленно наполнил стаканчики оставшейся водкой и в упор посмотрел на бомжару. И спросил негромко:
— Ваня, а доказательства?
— Ха! — весело воскликнул бомжара. — А бремя доказательств, капитан, на твоих плечах. Ведь чему-то учили тебя в разных академиях! Устраивай обыски — может, этот Шустов такой придурок, что пожлобился сжечь свою рубаху, на которой осталось неприметное пятняшко крови! А детекторы лжи для чего придуманы? Эти полиграфы всякие? А может, кто-то из собутыльников не выдержит и сдаст тебе дружка своего разлюбезного? Или убийца сам расколется? Я свою работу выполнил — преподнес тебе преступника на блюдечке с голубой каемочкой. А, Катя! — обернулся бомжара. — Преподнес?
— Тепленького! — рассмеялась Настя.
— Ну что ж, — усмехнулся и Зайцев. — Тогда за твой ясный ум и веселый нрав этого подвала.
8 апреля 2013 года
«МЕНТ И БОМЖАРА»
Бомжара как символ справедливости
За Виктором Прониным давно закрепилось звание «народный мститель». Писатель уверен: его народные герои не творят самосуд. Они последовательно обращаются за помощью в милицию, прокуратуру, к властям — и везде получают отказ. Так, как правило, бывает в нашей нынешней жизни. Что остается? Смириться, стать хлипким изломанным спившимся старичком, ни на что не способным? Потерять навсегда свое человеческое достоинство? Стать быдлом, о чем и мечтают наши нувориши? Сколько раз мы видим по телевизору, как обнаглевшая дочка богатого чиновника сбивает насмерть людей и даже не выходит из машины — и оказывается невиновной.
В последних рассказах Пронина всегда присутствует не некий американизированный супермен, сверхгерой, а самый что ни на есть выходец из народа, например, простой, обыкновенный, самый взаправдашний бомж, взявшийся за восстановление порушенной справедливости в серии рассказов «Жил-был бомж…».