— Наша любовь - самое прекрасное, что можно увидеть, когда пламя, которое мы зажигаем друг в друге, горит вместе. Это то, что я люблю в нас больше всего, но огонь - это ты.
— Что ты делаешь? — Спрашиваю я, наблюдая, как он кладет книгу в свободное место рядом с остальными. — Ты их читаешь?
— Да. — Он поднимает взгляд. Его протезный глаз меняет цвет в зависимости от освещения. — У меня было много свободного времени. Я подумал, что это было бы хорошо. Это помогло унять боль от потери тебя. Это было бегство, когда ничто другое не имело значения. — Он проводит пальцами по корешкам. — Так много способов влюбиться, и мне было интересно, какой из них твой любимый… влюбиться.
— О чем ты говоришь?
— Я хотел знать ответ на этот вопрос. Каждую ночь я засыпал, читая слова, которые читаются в твоих глазах, задаваясь вопросом... какое из них больше всего нравилось моей жене. И если бы у меня был второй шанс, я бы снимал с тебя все слои, как со страниц книги, пока не нашел бы то, что нужно. — Он сглатывает. — Способ, которым я мог бы убедить тебя влюбиться в меня так, как я это сделал с тобой.
Я подхожу ближе к изножью кровати, теряя дар речи, осматривая комнату и представляя, как он читает страницы моих любимых книг, чтобы он мог чувствовать меня, когда меня нет рядом. Мое зрение затуманивается, когда глаза наполняются слезами. Когда он берет подушку с другой стороны и держит ее под подбородком.
— Это было на шестьдесят седьмой день, когда запах твоих волос покинул подушку. Я думал, что умер в тот день, но Агнес... — Он вытирает слезы, стекающие по щекам. — Она протянула мне «Шанну» с твоей полки и сказала, что это одна из твоих любимых книг. Я читаю ее почти каждый вечер, думая о тебе. Я прочитал остальные, но когда я увидел тебя на том мотоцикле, что-то подсказало мне следовать за тобой. Я разговаривал с этой сумасшедшей дамой, которая рассказала мне какое-то пророчество, но когда я увидел тебя, моя жизнь вернулась. Мой второй шанс.
— Ты видел гадалку?
Он кивает.
— Да, слепая, которая на самом деле не слепая.
— Она слепая.
Я медленно снимаю костюм. Наши взгляды встречаются, и он спрашивает:
— Что ты делаешь?
— Снимаю слой.
Он ухмыляется.
— Если вы будете дразнить меня, у вас будут неприятности, миссис Кросс.
— Я хочу принять душ, — говорю я ему, стоя совершенно голой.
После нашего душа он толкает меня так, что я оказываюсь спиной на кровати. Его губы впиваются в мои. Наши языки теряются друг в друге. Его руки обхватывают мой затылок, удерживая меня. Наше дыхание смешивается между нами. В моей голове прокручиваются его слова, когда он сказал, что любит меня. Дни, которые он проводил за чтением моих любимых романов, стоили для меня больше, чем любая картина, которую он мог бы мне купить. Это была связь, не похожая ни на какую другую. Синхронизация между душами. Что-то настолько простое значило больше всего в моих глазах, например, время, которое он проводил, думая обо мне. Думая о нас. Страницы, которые он читал только потому, что я читала их, как заглядывание в чью-то душу, где их спасение было своим бегством от реальности.
Мы все боимся любить, потому что это делает нас уязвимыми, раскрывая наши несовершенства и надеясь на принятие. Надеемся, что человек, которого вы любите, любит вас в ответ.
— Я люблю тебя, — шепчу я.
Он замолкает. Его руки скользят подо мной. Моя грудь поднимается и опускается. Кончики моих сосков трутся о его твердую грудь. Боль между моих ног тянется к его теплу.
— Скажи это еще раз, — мягко требует он.
— Я люблю тебя, Киллиан Кросс.
Он закрывает глаза, словно наслаждается моментом или прикидывает, сон ли это.
Он вытаскивает свой член из штанов, твердый и готовый. Глядя между моих бедер, он стонет, когда скользит в меня.
— Один из моих любимых моментов, помимо знакомства с нашим сыном, — это слышать, как ты говоришь мне, что любишь меня, Лилит. Это величайший звук в мире, но это прямо здесь... Быть внутри тебя - лучшее чувство.
Я крепко обнимаю его, вдыхая аромат его кожи. Я хотела быть с ним единым целым, и мы были. Всю ночь он занимался со мной любовью. Он целовал и облизывал каждый дюйм моего тела, как будто я была чем-то сладким и вызывающим привыкание.
Утром он уже проснулся и перевернул меня. Наша кожа хлопала, когда он жестко брал меня. Я вцепилась в простыни, впиваясь ногтями в мягкий матрас, стараясь не стонать слишком громко. Ниро должен был проснуться через некоторое время.
— Я не могу насытиться тобой, — шепчет он.
Я улыбаюсь, выгибая спину и выпячивая задницу. Он стонет, когда входит глубже.
— Ммм... сильнее.
Он шлепает меня по заднице, и я вскрикиваю.
— Ты идеальна. — Он ласкает укус, а затем снова бьет меня по заднице. На этот раз сильнее. — Ммм... Еще, — выдыхаю я.
Он делает это снова и снова, беря меня сильнее. Он подтягивает меня так, что моя спина оказывается прижатой к его груди, прижимаясь бедрами и толкая свой член в меня в постоянном ритме. Его губы блуждают по коже моей шеи, пальцы вцепляются в мои короткие волосы.
— Ты такая чертовски великолепная. — Я закрываю глаза.
— Я кончаю, — тихо произношу я со стоном. Его рука скользит по моей левой груди, дразня мой сосок.
— Я тоже, детка. — Он крепко прижимает меня к своему телу, и наши тела движутся в одном ритме. Он хватает меня за подбородок, поворачивает мою голову и захватывает мои губы своими, заглушая наши стоны, и я теряюсь в нем.
— Что делает эта кнопка, папочка? — Ниро поднимает глаза на отца, указывая на экран на своей лодке. Ниро сидит на коленях у Киллиана.
Вчера после завтрака мы усадили его и рассказали правду о том, кем был Киллиан и почему мы расстались, когда он родился. Мы опустили важные детали, такие как мой прыжок с лодки и моя причина, но Ниро больше всего восхищался тем, что его отцом был Киллиан.