Поторапливаются, чтобы засветло дойти. Не успели, пришлось ночи прихватить. А ночь темная-темная, осенняя, ни зги не видать. Но вот и огни впереди засверкали, вырезались большие окна фабричных корпусов, ярко освещенные электричеством. Шум станков и разных механизмов услышали. Вот и вся фабрика перед глазами. Подходят ко двору, к воротам. Шум так и бьет. Федор Афанасьев перекрестился и стал как вкопанный: стоят они на мельничной гати, прямо вода, справа шумит и ворочается мельничное колесо, слева бьет свет из избушки и никакой фабрики нет.
— Господи, Иисусе Христе, — вымолвил прядильщик.
— Павлов, да куда мы с тобой зашли? — повернулся к товарищу спутнику. Но того и след простыл. Как бы только Афанасьев шагнул, так и погиб бы в глубине речного омута.
ПРИСАЖИВАЙСЯ, ПОТАПЫЧ, ПОДВЕЗУ...
АНАНИЙ Потапов, крестьянин Тонкинской волости, Варнавинского уезда, шел в свою деревню ночью из волости, где только что отбыл наказание — двадцать розог за неуплату податей. Пора стояла зимняя, в пути его ночь захватила. Невесело было на сердце у мужика: спина побаливает, а дома — голодная семья. Идучи не спеша, раздумывает о своем житье-бытье.
— Здорово! — слышит голос.
Оглянулся. Видит, знакомый крестьянин, торговец из села Карпова едет.
— Присаживайся, Потапыч, я тебя подвезу.
Ночь стояла ясная, месячная, далеко и хорошо кругом видать. Ананий Потапов, присевши в сани, рассказывает карповскому про свое несчастное положение. Пожалел его торговый человек, хозяин лошади.
— Трудновато мужику жить, трудновато, — говорит, — земли мало, назьму нет, и хлебец перестал родиться. Жить нечем, а оброки, земские и мирские расходы подавай, пощады или снисхождения не дают.
В разговорах доехали до Ананьиной деревни, карповский приостановил лошадь.
— Слезай, Ананий Потапыч, вот твоя изба.
Пораспрощавшись, поблагодарил Потапыч и побрел к своей избенке. На деревне нигде огонька не видно, хотя время было еще не позднее.
"Эх, жизнь наша, — подумал мужик, — в аду, поди, легче, чем нам, грешным, на этом вольном свете".
Взобрался по сгнившим ступенькам на ветхое крылечко, повернул кольцо в двери — сени изнутри не заперты, и дверь со скрипом отворилась. Потапов шагнул через порог — и по самую шею очутился в воде. Глядит — он в проруби на реке Усте. Окунулся раз, но опомнившись и сотворив молитву, уцепился за края и кое-как выкарабкался на лед.
Оказалось, что карповский торговый человек завез его совершенно в противоположную сторону, верст за пятнадцать от деревни Анания. Ничего, благополучно домой вернулся и не похворал: два дня познобило и отпустило.
К ПЛАТЬЕ НАИЗНАНКУ
ВЕТЛУЖСКИЙ мещанин Игнатий П-в летней ночью возвращался домой с урочища Выхода, где у него был пчельник. Выйдя из леса, он направился тропою мимо озера Лопатнова, и тут ему вспомнилось, что в этом лесу пугает... Только он это подумал, как сзади, версты за три от себя, услышал страшный голос:
— Ого-го-го-о-о!
Через минуту тот же самый голос ближе, версты за две послышался, а через минуту совсем уж близехонько раздался, и вслед за тем голосом, в ночной теми и тишине, большой свист и шум послышался, точно бы сильная буря налетела: начало нагибать до земли сосны, ели, а другие деревья с корнем выворачивать. От страха П-в ударился бежать к перевозу — около версты расстояния от него было. Бежит и крестится, молитвы читает, какие знал и какие на ум приходили: понял, что это леший шумит. Видит, буря свернула в левую сторону, а страшные крики "О-го-го" гремят не смолкая. П-в добежал до перевоза, но парома нет. Он наскоро выворотил наизнанку все платье, какое на нем было, и пошел бродом через реку Ветлугу. Зная хорошо места, где отмели и перекаты, он ступал ногами смело, а за ним, не отставая ни секунды, неслось неистово: "О-го-го-о-о!"
Никого и ничего не было видно, а вблизи по сторонам П-ва со свистом летели в реку громадные камни, которые ударялись об воду и во всю реку от них вспенивало. Несчастья никакого с П-вым не случилось, отошел одним страхом, а когда перебрался на другую сторону, на реке все стихло.
ВДРУГ ПОДНЯЛАСЬ УЖАСНАЯ БУРЯ...
ЗАБРОСИВ якорь, бурлаки сошли с рогоженки (судна) и расположились ночевать в нагорной стороне, на правом берегу Ветлуги.
Ночь. Прохладно в лесу. Разложили костер, прилегли вокруг огня, а кошевар принялся варить кашицу. Бурлаки повеселели, завязался разговор. Кто-то упомянул, что на этом месте раньше был убит медной пуговицей разбойник-колдун — колдунов только и можно взять медной пуговицей, а ружейные пули, копья, сабли для них ровно нипочем.