— Я, — говорит, — у лесного и жила. Он водил меня. А потом собакой сделал и отпустил. Я прибежала, — говорит, — в деревню, к маме в кухню заскочила. А мама заругалась:
— Какую такую собаку черт привязал!
— Меня сковородником ударила. Она шибко ругалась и — еще в девках я была — как-то по-страшному, вроде "леший забери", меня ругала.
Вот лесной ее и водил.
БРАТ И СЕСТРА
А у нас еще вот, девчонки, какой случай был. Родня наша в Ботах. У нас моего отца мать с Ботов, ботовская, Вьюшкова была. И вот, значит, двоюродный брат моего отца женился, а ее из-за хребта взял, жену-то (там "захребет" в Ботах-то называется), из-за хребта она была.
А раньше не было этого, чтоб поженилися да стало плохо, между молодыми плохо что-то: и вот они разбегаться — не было этого. Уж как ни плохо — все равно жить надо, жили. И вот они с мужем что-то не поладили, стали плохо жить. Да вот еще тоже говорили, что разлаживали жизнь у молодых, если дружно живут. Такие худые люди были какие-то: вот на них что-то делают, они потом друг друга ненавидят.
И вот как они стали плохо-то жить, она стала думать, что я утоплюсь, или в лес уйду, заблужусь, или удушусь — жена его (а детей еще не было. А свекор, свекровка у нее были...)
И в сенокос. Мужики были на покосе, а она испекла хлеб. А у них, значит, вот дверь откроешь — и сразу амбар был. Она в амбар-то только дверь открыла да хотела шагнуть туда с калачами. Только шагнула в дверь-то — на вороном коне брат. приехал к ней. И говорит:
— Что, — говорит, — тебя, сестра, плохо держат? Садись, поедем со мной.
— А я, — говорит, — куда хлеб-то?
— Да толкай тут. — Она вот так сунула в амбар-то и вышла, и сразу очутилась на коне с ним. На коне и поехали. И вот где они ездят, а из Ботов ее никуда не увозил. Целый месяц она с ним проездила. Так она начнет как рассказывать — плачет.
Их не видели, а вот вихрь видели. Вихрь, говорит, завьет, землю-то завивает, вихрь пролетит. И вот она узнала: Максим Русин шел. У них елань там, в Ботах-то, а он этой еланью-то шел. А мы мимо его, говорит, на коне-то как пролетели, его фуражка слетела и покатилась, а он, говорит, за ней, да с матерщиной. А брат-то, говорит, так и захохотал на коне-то. И вот, говорит, куда ни возит — ночью окажусь в соломе. Только вздумаю куда идти — пути не знаю. А его нету, он, говорит, от меня уедет. Нету, одна. А днем-то вот только стоит вздумать, что рассветает, да я пойду — он тут. И опять, говорит, едем. И обедали в Ботах же, в одной избе обедали. Ребятишек много, и матери этих ребятишек посадят:
— О леший, черт, ешь!
Я, говорит, еще у дверей, а он уж за столом, брат-то. А его не видят, семья-то. Стало быть, не видят. И вот она говорит:
— Ребятишек за столом никогда не ругайте по-страшному.
Она приезжала, помню, сюда в гости и рассказывала.
А потом получилось вот что: они когда туда съездили, там ее нет — человек потерялся. Где она? Не стало. А раньше-то попы были. Церковь эта, Богу-то верили. Они сразу — попа, в церковь: стали молебен про нее служить, что потерялася. Они уж думают, что ее нет.
А он, брат-то, ее не стал любить.
— Фу, — говорит, — от тебя пахнет ладаном.
Меня, говорит, не стал любить-то. И вот, говорит, ела я белый хлеб. А в кармашке-то потом, когда он ее привез обратно, то у нее в кармашке конский шевяк был.
Он ее утром взял, а привез-то ночью в тот же час: в который час увез, в тот же час привез. И в сени затолкнул — и не стало никого. И она потом, говорит, в сенях-то шарится. Невестка выскочила: в сенях она.
— Ой, — говорит, — это Анна.
Свекровка сразу с иконы распятьичко, иконочку стащила и на ее надела, и занесла ее в избу-то. Она уже не помнила, ничего, без памяти была, а потом очнулась. Начала рассказывать, где была.
А брат дома совсем ничего не знает живет. Она рассказывала, что на вороном коне ездила с братом. А он куда? Брат никуда не ездил... Они же ее потеряли.
А вот, говорят, что думать тоже не надо, вот будет что-нибудь плохо, ну вот: я то сделаю над собой, да другое сделаю... От этого получилось ей. Тоже, говорят, нечистая сила вот эта раньше...
А потом они дожили, детей сколько народили, и дети выросли все. Жить мирно стали, он потом не стал ее притеснять.
НЕ У МЕСТА ТЫ ЗИМОВЬЮШКУ НАЧАЛ!
СВАТ мой с женой своей Александрушкой хорошо жили. Да надоело им на поле ездить. Решил зимовье срубить. Сват оклад уж обложил, глядь: собаки залаяли. И свистит кто-то. Пригляделся: идет незнакомый человек и спрашивает:
— Ты что здесь делаешь?
— Хочу зимовье срубить.
— Не у места ты зимовьюшку начал. — Сказал так да и как в воду канул.