— Где живете, сколько людей в деревне?
Сам весь в белом, форма как военная и лента через плечо. Когда складывал дрова, у него кряжи были толстые, Коля мог их только подкатить. Тот и говорит:
— Что, парень, не можешь?
И возьмет, да и несколько кряжей поднял наверх. Ну он, Коля, не сказал и спасибо, пошел домой. А тот за ним, все расспрашивает, что за деревня, да сколько людей живет. Вот деревня уж почти видна. И он его остановил немного. Коля-то рассказывал:
— Руку мне положил на плечо, я сразу: бух! Настолько тяжелая рука, что сразу на сыру землю сел. А вода была, я так на воду и сел.
И сказал:
— Ну, ладно, вспомнишь меня на кратере вулкана! — И растаял...
Коля и побежал домой, а дороги нет, глина. Тут женщины были:
— Что ты, Коля, весь в глине, не от медведя ли бежишь?
Ну, зима пришла, замерзло. Надо за дровами ехать. Он боится, дожидает брата. Ну, думает, если кряжи эти будут там, значит, верно... Подъехали, а Иван и спрашивает:
— Ты это с кем кряжи поднимал? Неужели один?
— Один, — говорит...
Ну и скоро война, там его и убили. Уж неизвестно, вспоминал того перед смертью или нет...
А как все узнали: он Ефиму Коворнину сказал об этом, тот человек начитанный.
А теперь брат его встретился, тоже вот!
Раньше пугало часто где. Вот ручей был Кипркурский, так пока старики крест не поставили, так если позже двенадцати часов едут, полны сани насадятся кого-то, что олени и не могут тащить. Теперь крест уж упал, а не пугает.
А тоже бывает, когда на дорогах зимних ставят чум. Вот раз всю ночь пропугало. Вот уже вроде подъедут, полны сани, на оленях. По саням поколачивает, брезентом хлопает... Выйдут — ветра ни грамма, олени спят! Да так и не дали им спать.
Собрали чум и поехали. Вот, говорят, на дороге нельзя чум ставить.
СТРАШНЫЕ ПОХОРОНЫ
МЕНЯ самого пугало на Прилуке. К жене ходил, два километра. Против Кузомени остров есть Великий, она рыбачила там, на Прилуке. В тридцать восьмом году это было. А я тот раз собрался идти, а у нас женщины сидели, а так темно было, осень, очень темно было. Я вышел на улицу: настолько темно, что я запнулся за козел, вернулся назад. Женщины говорят:
— Неужто пойдешь? Не боязно?
— А кого бояться?
А сам вдруг и подумал, что страшно. Это хуже нет, когда так, вразрез мысли.
Ну, пошел. Метров триста отошел, у нас там березники и пожня Клочиха, и такой страх напал, что шаг шагну и не могу больше. А потом мне лучше стало, и пошел, иду и иду спокойно. Уже я много места прошел, уже с полкилометра осталось до них, до Прилуки. Березник такой частый, руками раздвигаешь, тут полянка, а я руками раздвигаю, и вдруг: полна полянка, видом все как монахи, их много фигур, больше десяти, и несут гроб на колышках; сзади одна женщина, очень сильно ревет; покойник с таким носом длинным. Как ступит, так руками и падает на гроб она. А другие никто не ревут, а поют молитву вполголоса. Идут все в унылом таком виде, часть по бокам идут, не несут, и несколько впереди идут. В мою сторону ни один не взглянул. А я так остановился, руками раздвинул ветки, и так стою. И они прошли в сторону севера. И я стоял так, пока они не прошли, только спины едва-едва видны, и я побежал напролом, вперед. Мне отец говорил, что если что такое, так все равно беги вперед, а то покажется, как гонятся.
И я добежал до окон, и вся рубаха так, как выжми. И я зашел в дом, и мне говорят:
— Что с тобой?
Я изменился в лице.
— На медведя, — говорю, — нарвался!
Не сказал, что видел. И больше я по этой дорожке не ходил.
А вот крышки гробовой они не несли, не помню. И лицо было у него открыто, у этого мертвеца. Как мне показалось, человек он был большой, рослый, лет пятидесяти. А женщина маленькая, лет сорока...
На Прилуке, там часто пугало, на осенях, семгу когда ловили: ночью все лодки черти перегонят на ту сторону, а людей нет никого. Хорошо, — подтянут, не спустят в море!
ОТПУСТИТЕ К ДЕДУШКЕ!
В прошлом году или сей год, летом, парень в Кашкаранцах ушел за грибами и двенадцать дней ходил. Искали везде и не могли найти. Его связисты нашли, так его как ветерком шатало. А домой привели, так он, как вечер, просится:
— Отпустите к дедушке, я у дедушки спал, так хорошо да тепло так...
Живет теперь. В интернате учится. Маремьяна Устеновна рассказывала, она знает, была в Варзуге.
Ягоды когда копаешь, так все в наклонку да в наклонку. Так овертишься.
БЕЛАЯ ВАЖЕНКА