— Да, дам я тебе баню топить, лучше, — говорит, — черту дам, пусть топит.
Вот ведь оказия, черт-то привязчив. Что ты думаешь, ведь привязался, окаянный, к словам, не дал топить баню никому. Как станут топить, братец ты мой, накладут каменку, затопят, только уйдут носить воду либо что, придут, а в каменке и пеплу-то не останется, не только что огня, все выпорхает окаянный, вот ведь какой. Эдак делал постоянно, как только затопят баню. Делать нечего, отступились и от бани.
Вот года через три сын-то и приходит из солдатов, все как следует — гостить. Раз он и говорит:
— Истопи-ка, мама, баню.
— Истопить-то я бы истопила, да нельзя.
— Как так?
— Да так, дитятко, черт не дает.
— Как не дает?
— А как затопим баню, так все из каменки и вспорхает. И пеплу-то, что есть, не оставит.
— Ах он, распротак его мать! Да я рубил баню, да чтобы и не мыться в ней? Топи, мать, я пойду.
Мать и говорит:
— Нет, ступай банничай, как хочешь, а я не стану.
Тот пошел, принес дров, наложил каменку и затопил. Что ты думаешь? Ведь ничего, протопилась каменка, солдат наклал другую, пришел домой и говорит:
— Бот, — говорит, — стращали чертом, а черт, видно, вымылся сегодня и не топит.
Ладно. Истопил солдат баню и говорит:
— Ну, теперь ступайте мойтесь.
— Нет, — говорят, — мы не пойдем, а ты как хочешь.
— А знамо дело, я пойду.
Взял рубаху и пошел. Разделся, моется, все ничего. Вдруг из-под полка выскакивает мальчик и говорит:
— Пусти, дяденька, помыться.
— А мойся, — говорит, — не жалко.
Сам думает: "Невелик черт, как хвачу, так и голову отстегну". Солдат-то, говорят, эдакой был дюжий, проворный, да и молодой. Ну, силы было много.
Смотрит солдат, а мальчишка все прибывает да прибывает. Видит солдат, что дело неладно. Надел рубаху, а подштанники взял в руки, да как хватит подштанниками черта по голове, наотмашь. Смотрит, ведь тот устоял, — не свалился. Солдат бежать, а черт уж в дверях, схватил солдата за руку, тот уперся в косяк — и косяк выставил, а все-таки вырвался.
Черт и кричит:
— Ну, смотри, более не ходи в баню!
— Да и тебе не дам мыться! — говорит содат. Пришел домой, рассказал дело да и говорит:
— Баня хоть хоромина и небольшая, а все-таки черту уступать не след.
Принес икону в баню, да осветил ее святою водою, и черт после этого баловать не стал.
ПАРАМОНОВСКИЕ ЧЕРТИ
ЧЕРТИ были у Аксиона Парамонова, крестьянина деревни Балахтины Воздвиженской волости. Они родятся из чего-то. Они его-то и мучали:
— Давай, — говорит, — работы.
Он мучился, коленками так и притянет к груди. Пошлет он их на елке иголки (хвои) считать, а они сосчитают скорехонько, опять и придут, опять и просят работы. Он опять пошлет их на осину листья считать, а они скорехонько опять и сосчитают. Но на осине-то больше бьются: хоть листьев меньше, нежели иголок на елке, однако ветром их сгибает и шевелит.
Ну он потом и отправил их на озеро:
— Заливайте, — говорит, — кол! (выше уровня поставленный).
Вот они не могли залить-то. Я говорю:
— Ведь опять они скоро сделают и придут.
А он говорит:
— Нет, уж нескоро придут: пытаться будут сутки-двое.
А как опять придут, он опять и даст им чурбан осиновый тянуть. Он отсечет его короче на пол-аршина себя (своего роста) и велит им вытянуть с него. Они пытаются сутки не одни, не могут вытянуть.
И опять просят работы. Он опять заставит их веревку вить из песку. Опять сутки-двое пытаются...
Мы видали много раз: он нам показал их, чертей-то.
— Я, — говорит, — сейчас кликну своих ребят, так сейчас и явятся!
В избе и на улице видали. Я на своем веку человек у трех видел эдаких, право, страшно: маленькие, востроголовые такие, с кошку-то будут; на двух ногах ходят. Лицо — Бог его знает — я не глядел... ни на какое не похоже лицо... сами голые, черные, руки коротенькие — все равно как у собаки лапа вот. Я немного и глядел их — страшно было: напустил их целую избу на беседе; лезут на лавки, на полки, везде... Все девки убежали из избы. Были черти в избе около часа... Все хахали над ними.
В пречистую (престольный праздник) Аксион Парамонов был пьян, а я-то не пью... А пошли мы тут в другую деревню, ну всего как с версту, ну да в одном поле. А он же сам и говорит:
— Смотри-ка, ребята, как поросяток-то бежит!
А мы знаем, что он уж это сделал. На лугу мы видели маленьких свинок множество, как черных кочек: востроухие все, не пищат, ничего... ушки, как у зайчика — в одно место сложены. Все опять скоро куда-то девались.