Я начинаю новую тетрадь своих заметок. К сожалению, предыдущие, с друзьями, погибли при условиях довольно неблагоприятных (слова размыты. – В. З.), так что… (слова размыты. – В. З.) спасении тогда бы меня не было и мы… (слова размыты. – В. З.) Быть может, когда-нибудь я вспомню об этом и допишу ту небольшую тетрадочку… Сейчас мне было бы очень трудно просмотреть «дела давно минувших дней» и снова вспомнить пережитое. Но пока пора кончать мое вступление и начать, наконец. День накануне моего совершеннолетия мне, кажется, запомнится навсегда. Это было тринадцатое число. Как же ненавижу я эту цифру! Поневоле становишься фаталистом, хотя осознаешь, что это абсолютный абсурд. Я хорошо запомнил эти бледные, перепуганные, растерянные лица, рука, держащая пистолет у виска, густые клубы пара, заволакивающие всю эту картину, и судно, медленно погружающееся в воду… Картины (слова размыты. – В. З.) смерти (слова размыты. – В. З.).
Спасся он и еще один человек по фамилии Лавренко. Об этом мне уже позже рассказала мама, которая тоже ничего не знала о дневниках.
Та первая запись заканчивается мыслями о семье:
Меня волнует отсутствие всякой связи с матерью и сестренкой. Связь с отцом была потеряна с момента его взятия в армию. Где они? Что с ними?
Семья же в это время переправляется с обозами беженцев, прочь от дома. Бегут почти налегке – самый тяжелый груз не в руках, а на сердце, поскольку незадолго до эвакуации получены были две похоронки – одна на моего дедушку, папиного отца, который воевал в пехоте, а другая – на моего отца. Похоронки пришли в один день, и моя бабушка трясущимися руками раскрыла обе. Ее мать, моя прабабушка, взяла их у нее, внимательно посмотрела и сказала: «Мужа не жди, а Ким вернется. Не смей оплакивать его!»
Они едут, думая о нем, о пророчестве бабушки, а он едет, думая о них, не ведая о похоронках, и пути их не пересекаются, пересекаются лишь мысли где-то в пространстве дум.
Скоро Новый год. В течение двух недель я имел небольшой так называемый отдых, которым сменилось путешествие Тамань – Джимэтэ до Новороссийска на грузовике. Этот сравнительно небольшой участок пути мы прошли в течение трех суток. Как с первого взгляда кажется просто, но когда вспомнишь длинную, однообразную дорогу, метель и небольшой морозец, за спиной котомку чуть меньше двух пудов и на ногах порванные сапоги, а впереди и сзади тебя идут еще тринадцать таких же, как и ты, то поневоле становится грустно. Как длинна и однообразна зимняя дорога!
Чертова Керчь
На потоплении его судна в 1941-м игры со смертью не закончились. В дневнике 1942 года следующая запись:
Снова начались дни, которые я испытывал в ноябре в немного больших масштабах. Эта чертова Керчь, наверное, никогда не изгладится из памяти. Нет дня, чтобы не было налетов. Ежедневно налетают по 4–5 раз в день группами от 4 до 12 самолетов. Уже скоро кончатся снаряды для наших пушек, хотя мы начали вести огонь экономно. В это время отпадает всякое желание работать. Уже дней десять как я не брился, не снимаю даже рабочей робы до самого сна. Вчера вечером был массовый налет. Мы стояли (уже четвертые сутки!) на внешнем рейде. Весь Керченский канал был освещен прожекторами и взрывами снарядов. В воздухе стоял сплошной вой от летящих снарядов, осколков, свистящих и рвущихся бомб. Мы были в центре этого содома. В ста – ста пятидесяти метрах упали и разорвались в воде три бомбы, которые легли параллельно правому борту. Они, вероятно, предназначались для нас.
Какую роль играл этот теплоход, выставленный для обстрела на внешний рейд, можно только догадываться. Но каким чудом уцелело судно, груженное боеприпасами, оставленное на виду у всех как приманка, атакуемое беспрерывно в течение десяти суток?
Сегодня, после небольшого перерыва «Фриц» сделал очередной визит. Сегодня прилетело двенадцать «Фрицев». Я побежал на бак к пушке. Там, кроме командора, никого не было, и мы начали вдвоем стрелять. Мне показалось, что один наш снаряд попал в крыло «Фрицу», но он почему-то продолжал лететь дальше. Во всяком случае, этот самолет мы подбили. Через некоторое время с другой стороны тоже прилетели самолеты. Очень много бомб они сбросили на город, на приморскую часть. Я не понимаю, из каких соображений держат судно, груженное боезапасом, на виду у всех на внешнем рейде, более десяти суток? Но мы – маленькие люди и нам «не должно сметь свое суждение иметь», хотя больше всех достается нам.