Теперь возвращаются и старые, прежде изгнанные слова. Не успели мы порадоваться, что голкипер вытеснен вратарём, он снова замелькал в заметках о футболе, и вновь нападающего теснит, забивает форвард, а вместо защитника уже объявляется стоппер; не успели аэроплан заменить самолётом, вводится другое — лайнер… Стыдясь «ошибок», свойственных русскому языку, пытаемся и выговаривать уже не Гренада, а Гранада, не панацея, а панакия, не лицей, а ликей, не Озирис, а Осирис, не Сизиф, а Сисиф и не стыдимся неблагозвучия «обновлённых» имён.
А составители «Словаря иностранных слов» затверждают поспешно, самовольно: «Озирис — см. Осирис». И т. д. и т. п. До курьёза дошло: спохватились было — и знаменитого американского пианиста Вана Клиберна стали называть Клайберном. Только вмешательство самого пианиста вернуло ему приятную «неправильность» русского произношения, и он снова стал у нас милым, хорошим Клиберном. Наконец, на указателях дорожных рядом со словом бензин предупредительно ставим: petrol, а на вывесках «автовокзал» даём целый набор иностранных названий в родном для иностранца написании, словно боимся, что тот, приехав в Россию, чего доброго, начнёт изучать русский язык.
В последнее время обнаруживается пристрастие к словам не просто иностранным, а к английским, особенно американского происхождения. Высшим «шиком» иного словесного щёголя стало сказать: круиз (путешествие), ленч (второй завтрак), сервис (обслуживание), оффис (учреждение), босс (руководитель). Впрочем, «круиз» печатается уже без объяснений, иногда «круизируют» и… по Карпатам. «Сервис» тоже стал удивительно «популярным».
«Узаконены» боксы и кемпинги. У моряков к сейнерам в придачу появились тоже лайнеры, у издателей — бестселлер, у охотников — траппер, у спортсменов… Спортивным обозревателям и комментаторам просто не обойтись теперь без прессинга и дриблинга, клинча и фола, без спурта, аутсайдера и рефери. Подумаешь — судья! Рефери — это звучит. А удар «в утоп» — до чего же по–русски! Смэш — вот это блеск. То же и с автотуристской гостиницей: скучнейшее слово. То ли дело мотель: и ново, и к знакомым словам в ряд удобно становится — мотаться, проматывать.
Хочется спросить этих модников — взрослых дядь: «Зачем ребячитесь и, «задрав штаны», обгоняете друг дружку в щегольстве словесными побрякушками, уродуя красивый и сильный русский язык? Ведь модный бестселлер на поверку — всего–навсего чтиво, далеко не лучшего качества. Стоило ли за тридевять земель за ним тащиться? И разве нет в нашем языке, в многоязыкой, единой семье народов Советской страны более подходящего слова, чем мотель?»
Странно и до боли обидно, когда наши же советские учёные, открыв что–нибудь новое, называют его обязательно по–иностранному.
Разумеется, мы учитываем, что оживлённое, всё более и более широкое общение с другими странами, спор, — тивное, научное, культурное, торговое и политическое, взаимные поездки — все это распахивает ворота для обмена взглядами, соображениями, открытиями и, само собой, словами. И в этом не только нет ничего страшного, это благотворно, ибо способствует взаимообогащению, развитию. Однако всегда важно знать, что нам нужно и чего не нужно за границей, и важно иметь «собственную гордость» во всём, встречаемся ли мы с интересными, новыми открытиями, изобретениями или же со стриптизом и шейком и с так называемыми «современными» идеями и словечками.
Когда говорят «современно», мне всегда вспоминается, как возмущался этим определением мой приятель, рабочий (рабочий действительно современный: технически грамотный, за труд свой награждённый орденом Октябрьской Революции, член Союза писателей СССР, автор многих интересных книг):
— Хоть убей, никак не пойму, что такое «современно». Говорят: «Такая одежда современна, а такая несовременна. Такая–то мебель, или квартира, или архитектура — современна…» Говорили бы просто: «Это красиво, удобно, светло, просторно, выгодно» и так далее — было бы все понятно. А то за «современностью» черт знает что протащить можно. Мол, как писал Лев Толстой или как пишет Шолохов — это несовременно. Да и пытаются уже: длинно, мол, теперь такой век, что всего не перечитаешь. А я всегда с удовольствием учусь у Толстого и никогда не буду учиться у схематиков — так сказать, «мастеров» скорых действий и рубленых фраз.