Выбрать главу

Не знаю, как сдвинуть сейчас эту стену и равнодушия, и небрежения, и неуважения к русскому языку, но хочется верить, что все сделать можно.

Н. С. Лесков, говоря об иностранных словах, «беспрестанно и часто совсем без надобности» вводимых в русскую речь, и о том, что «эти вредные упражнения практикуются в тех самых органах, где всего горячее стоят за русскую национальность и её особенности», вспоминал слова И. С. Аксакова: «За этим стоило бы учредить общественный надзор — чтобы не портили русского языка, — и за нарушение этого штрафовать в пользу бедных».

«Теперь бы это и кстати», — добавлял Николай Семенович.

И теперь бы это кстати, очень кстати, скажем и мы. С той только разницей, что штрафовать надо в пользу развития русского языка.

Понятно, не в штрафах дело. Но, может быть, действительно нужен общественный надзор.

Во всяком случае, язык не менее достоин и не менее нуждается в охране, чем, например, природа, хотя мы не всегда так остро чувствуем это и, кажется, не вполне осознаем.

А пора бы!

Тем более пора, что на язык уже в сильной степени влияет мощнейшая, ещё небывалая газетно–радио–телевизионная машина, и малейший «перекос» в ней отзывается сразу на миллионах. Видели вы, как жадно читают свежие газеты в московских троллейбусах, в метро? Видели, как чуть ли не в каждой семье в городах, посёлках и сёлах вечерами спешат люди к теле визорам, чтобы застать интересную хоккейную, фут больную игру или фигурное катание, соревнования по гимнастике?

Тут–то и ждёт их, с позволения сказать, «современный» русский язык:

«Третьяк угадывает любой нюанс…»,

«фиксирует шайбу…»,

«быстро прогрессирующий голкипер»,

«отличный форвард, агрессивный»,

«наши стопперы…»,

«переигрывает по всем компонентам…»,

«прессинг…»,

«дриблинг…» («айсинга» не хватает!),

«Ай–я-яй, я–яй! Не реализовали… реальнейшую возможность…»,

«аутсайдеры…»,

«в амплуа тренера…»,

«Какую интересную интерпретацию прыжка в волчок показывает фигурист!»…

А слушая в перерывах последние новости, собравшиеся у телевизоров познакомятся и с новейшими «открытиями» в области русского языка.

Оказывается, применён новый способ уборки хлопчатника.

В чём он состоит?

В дефолиации.

Почему именно «дефолиация»?

Потому что у хлопчатника сначала срезают лист. А так как лист, говоря не по–русски, значит — фолиум, то и удаление — дефолиация.

Почему надо сказать обязательно как–нибудь, только бы не по–русски? А это уж надо спросить «изобретателей» и тех редакторов телевидения, которые благословили «изобретение».

«На картофельных плантациях района нынче собран богатый урожай…»

Почему вдруг хорошее, веками проверенное русское поле стало плантацией? Что, теперь и колхозник станет плантатором? Может быть, и песню будем петь:

Плантация, русская плантация! Я — твой тонкий колосок…

А может быть, и фермеры появятся вскорости?

И…

Впрочем, дело не в количестве примеров. Их больше чем достаточно. И создаётся впечатление, что кто–то словно бы нарочно, словно бы специально стремится к размыванию русской культуры и в том числе — к размыванию великого русского языка…

Может, не все впитывают слушатели, но ведь изо дня в день! Со всеми «перекосами» — на всю страну!..

Рано или поздно это заставит, конечно, всех задуматься над предупреждением «перекосов», над нормами и принципами употребления иностранных слов.

Если эти принципы ещё требуют обсуждения, надо их обсудить. Но так или иначе все сделать, чтобы борьба за чистоту русского языка стала общепризнанным важным делом, а защита «тяготения» к иностранным словам всегда бы встречала отпор.

Надо на деле объявить повсеместную войну ненужным иностранным словам, то есть тем, которые не только без труда, но и с пользой могут быть заменены русскими или которые сами стали «заменителями» русских слов. Чтобы война эта была по–настоящему организована, чтобы общественный надзор за чистотой языка не позволял своевольничать и портить русский язык ни в одном номере газеты или журнала, ни в одной радио- и телепередаче, ни в одной книге, ни в одной брошюре.

Великий, прекрасный и сильный язык наш, язык, на котором творили Пушкин и Лев Толстой, язык первых Советов и первого космонавта Земли, язык, на котором разговаривал Ленин, — достоин самой большой заботы.