– В общей квартире?
– Да.
– Ну и как?
– Вполне. Соседи приличные люди. В центре живу.
– Ну, это хорошо, когда соседи такие… […]
– Ну вот. […]
– Ну, а кто ж в такой дождь торговать будет? Все промокнет. […]
– А у меня он любимый поэт.
– Ну, а что. […]
– Ну, что вы! […]
– Вадим, а вы есть хотите? Я лично хочу.
– Ну я немножко чего-нибудь… […].
– Ну вот. […] За встречу.
– Ну что ж… за встречу…
– […]
– Ну, это, наверно, из ранних. […]
– Стоял в паскудной очереди, толкался, ждал чего-то. И вдруг пью вино с очаровательной женщиной…
– Ну, не преувеличивайте. […]
– Вы удивительно похожи на одного человека.
– На какого?
– Ну… просто это было очень давно […]
– Ну, учитывая, что я вас старше, это была не я. […]
– Ну, немного совсем?
– Ну, немного можно… хватит, хватит!
– За ваши глаза. Чудные карие глаза.
– Ну почему все время за меня?! […]
– Нет, нет, за ваши глаза.
– Господи, ну что они вам дались… […]
– Ну хорошо. […]
– Вадим, ну что такое? […]
– Ну вот видите, вы не хотите… […]
– Потому что вы мне очень нравитесь.
– Ой, Вадим. Ну что вы… […]
– Если для вас смех, то для меня нет… ну, давайте? […]
– Ты не заметил?
– Неа.
– Ну! […]
– Да. Я так давно не видел настоящего уюта…
– Ну, ну, поплачь еще… […]
– А ты любишь танцевать?
– Любил. Сто лет уж не танцевал. Давай?
– Ну, пошли.
При чтении кажется, что Сорокин использует эту частицу необычайно интенсивно. На самом же деле частота ее не выше, чем в обычной устной речи, экстремальна же концентрация ну именно в отдельных фрагментах. Сорокин использует здесь частицу ну не просто как маркер разговорности, а как ключевое слово – так, как, скажем, Достоевский использует в «Братьях Карамазовых» слово надрыв. Кстати, в немецком переводе используются разные переводные эквиваленты ну, и эффект ключевого слова частично пропадает. По-английски же игру на частицах вообще трудно передать.
Итак, впечатление достоверности передачи устной речи, самой стихии устного языка в «Очереди» достигается вовсе не копированием. Устная речь в буквально записанном виде производит странное впечатление. Вот, например, как выглядит фрагмент из интервью Бродского, записанный дословно: Это именно э, именно э, изящной словесности, именно поэзии, ээ, выпадает роль ээ, как бы сказать, нравственного, ну как бы сказать, ээ воспитания, да? э нации. То есть получается так, что поэты, вот эти четыре, они как бы, то есть до известной степени, развивают ту же самую идею, да? они как бы э наши четыре святых? В этом отношении замечательна книга Соломона Волкова «Диалоги с Бродским», где очень тонко создается впечатление устной речи Бродского, при том что в действительности текст, конечно, сильно отредактирован.
В последние десятилетия устная речь – один из любимых объектов лингвистических исследований. Лингвисты в своей работе постоянно обращаются и к аудиозаписям, и к буквальным расшифровкам звучащей речи, так что сейчас уже никого не надо убеждать в том, что устная речь радикально отличается от письменной. Однако еще не так давно лингвисты отмечали: «Можно сказать, что носитель письменной культуры нового времени – от только что выучившегося читать школьника до профессионального филолога – существует в обстановке своего рода легенды, мифа об устной речи, сформировавшегося в условиях и традициях письменной культуры. Оказывается чрезвычайно трудным прорваться сквозь стилизованную культурную репродукцию данного феномена и реконструировать его «домифологические» черты. Парадоксальный факт – приходится говорить о реконструкции явления, повседневно наблюдаемого и сопровождающего нас на каждом шагу». Это выдержка из программной статьи Б. М. Гаспарова «Устная речь как семиотический объект», опубликованной в знаменитом в свое время Тартуском сборнике «Семантика номинации и семиотика устной речи» (Тарту, 1978), в который вошла также статья Ю. М. Лотмана «Устная речь в историко-культурной перспективе». В том же году в Москве вышла и книга «Русская разговорная речь. Тексты», которая шокировала многих: люди не могли поверить, что они действительно так говорят.