Губы? Я же совсем про них забыл. Это было самое желанное, - даже желаннее её груди! – место на её лице и во всём её существе. Только по одним её губам можно было сойти с ума. И у мня это здорово получалось! Сколько раз я откладывал учебники – не хватит ни одного калькулятора, - когда я вспоминал, какие у неё губы.
А она, там, на сборах, их показывала всем, без зазрения совести. Как показывала и себя всю, своё гибкое грациозное совершенное тело. Да ещё и в купальнике, и, возможно, в коротком, так как гимнастки частенько ездили на море, абсолютно чёрное по моему определению.
Я сходил с ума: мне мерещилось-снилось-казалось, что вот она, зрелая девушка, казавшаяся на голову старше нас, парней, найдёт там, за морями-океанами, принца. И останусь я со своими прыщиками, прилипшими к морде «аполлона».
Да, она пахла всеми запахами свежайших цветов сложно и одноцветных растений. К ним прибавлялись запахи лесных ягод, мха и папоротника, а также хвощей и плаунов нашей области.
Мы очень часто всем классом ходили в походы, и я не пропустил ни одного, когда она была в составе походной группы. Случайным образом я всегда оказывался максимально близко к ней. Если мы играли в волейбол, то я точно был в её команде. И это были самые крутые моменты –я здорово играл в эту потрясающую игру и демонстрировал ей, и только ей, все волейбольные трюки, которым меня научил отец и моё спортивно-математическое чутьё. Иногда трюки были не к ситуации, зато выглядели очень наглядно.
Она меня приняла за спортсмена! Меня, готовящегося к поступлению на биофак или, на худой конец, на физфак или мат-мех-фак – простите, как-то не очень прилично получилось, зато – коротко и отражает суть.
Мы стали много и подолгу целоваться. Мне казалось, а, по-моему, и ей, что эти жаркие, вкусно-сладкие поцелуи не должны заканчиваться. И как только хватало на них влаги наших губ?!
К концу десятого класса все уже не догадывались, а знали – мы парочка влюблённых старших школьников, и, скорее всего, я уже видел её грудь без вот этого – ладно, что-то я сам себя застеснялся, - без лифчика. Забегая недалеко вперёд, скажу, что даже лифчик у неё был супер! Нежный, как её грудь, мягкий и тонкий, с тончайшими лямочками. Такие лифчики ей привозили отец с её мамой из-за границы, где они, в отличие от моих родителей, бывали часто. И жевачкой угощали частенько – не жвачкой, как тут мой комп диктует, а жЕвачкой, так как мы её не жвали, а жЕвали. Ну и тупой же у меня комп. Тоже – явно не академик.
Всё шло к следующему моему шагу ни в коем случае не стать академиком.
Я и она решили прогулять какой-то урок.
У вас, очевидно, возникает ещё один вопрос: а какой урок вы решили прогулять?
Ответ не академика будет незамедлительный: а какая разница, какой. А мы решили прогулять даже два, так как на протяжении первого мы просто целовались, но не на уроке, а уже у неё дома. А на протяжении второго прогулянного урока мы целовались лёжа, и, как вы догадались, это продолжалось у неё дома, но уже в постели. Я даже не знаю, как правильно – в кровати или – в постели, или – в застеленной постелью кровати. Романтикой не пахнет ни от одного из предложенных вариантов.
На самом деле романтика зашкаливала у обоих, и я только успел рассмотреть её шикарный лифчик, который как-то распался на две равные части сам собой. Я ничего не делал! Поверьте, ничего своими руками с лифчиком не делал! Это были Боги. Наши с ней Боги. Я только провёл своей неуверенной рукой по свободному от лифчика месту – я провёл своей рукой по её груди.
Кто-нибудь поверит, что я помню ощущения от этого прикосновения? Никто?
Вот вы все, все никто, зря не верите – я помню каждый миллиметр её груди, как помню каждую капельку на её влажных ярко-алых от долгих поцелуев губах. Наши губы так раскраснелись, словно мы объелись малины с клубникой, а потом этим всем обмазали свои рты. В общем, от долгих и глубоких поцелуев наши губы обветрились основательно. У Дэвида Линча так ментаты в фильме «Дюна» выглядели после того, как объедались спайсом.
Мы в какой-то момент перестали говорить друг другу всякие хорошие, слегка и не слегка, наивные, но очень искренние слова.
Её спортивное сердце тоже перестало повиноваться, и я это чувствовал и даже видел. Её глаза заискрились, и она перестала застенчиво их прятать, а начала смотреть прямо в мои.
Наши молодые тела отделяли уже только её очаровательные с лёгким кружевным кантом нежно-синие трусики и мои тёмно-синие, но тоже, в общем-то, трусики – Создатель и здесь меня выручил, та как я, занимаясь бе;гом, всегда носил только плотно прилегающие, мягкие трусы, а не трусищи, как это было принято у нас, у дворовых мальчишек. Врачи того времени настоятельно рекомендовали подрастающим мальчишкам и девчонкам не носить плотно прилегающее к своим внешним прелестям нижнее бельё. Почему оно называется нижним – я до сих пор не знаю, так как до сих пор не могу отнести к понятию «нижнее» лифчик, так как всегда видел его на женщине только в верхней её части – на груди, или, иногда – около груди, чуть над ней или – сразу под ней. Но, всё равно, всегда в верхней части тела женщины. Ну, а это уже совсем были редкие случаи – на полу около кровати.