Урхату поставил нас с братом у «чела» берлоги, а сам пошел к ее другому концу, чтобы выгнать медведя на нас.
Я, выставив перед собой рогатину, напряженно ждал. Тэкту стоял рядом, сжимая копье. Из-за деревьев послышался шум – Урхату пугал медведя, стуча рогатиной по корням дерева. В берлоге что-то зашевелилось, и внезапно в глубине ее показалась голова зверя. Я ожидал, пока медведь выберется из берлоги и встанет на дыбы, чтобы «принять» его на рогатину, уперев в землю ее тупой конец, но внезапно медведь, попятившись, скрылся в берлоге, и через минуту раздался отчаянный крик Урхату.
Выхватив из рук Тэкту тяжелое копье, я кинулся в чащу, откуда непрерывно раздавался рев медведя и страшные вопли. Подбежав, я увидел лежащего на спине Урхату, на которого насел медведь и свирепо рвал его когтями. Сломанная, как спичка, рогатина валялась рядом. Я размахнулся и с разбега всадил копье в бок медведя. Зверь рванулся так, что толстое дубовое древко переломилось. Медведь схватился лапами за обломок, словно пытаясь вытащить его из раны, но вдруг стал клониться вперед и всей массой повалился на Урхату. Тут подоспел Тэкту и ткнул медведя рогатиной в спину, но это было уже лишнее – удар копья оказался смертельным. Из раны на боку медведя и из его пасти обильно полилась кровь.
- Пей, Тэкту! – воскликнул я. – Твое копье – твоя добыча!
- Нет, Уоми, пей ты – твой удар! – отозвался брат.
Я не стал спорить, наклонился, смочил ладони в крови и облизал их, за мной то же самое сделал и Тэкту. В это время Урхату громко застонал. Мы ухватили медведя за задние лапы, и попытались оттащить его, но это было нам не под силу. Тогда мы зашли сбоку и с большим трудом перекатили огромную тушу набок, освободив Урхату. Вид его был ужасен – медведь оскальпировал его, содрав всю кожу с волосами с головы и надвинув на лицо. Одежда на груди Урхату была разорвана в клочья, а грудь и живот изодраны медвежьими когтями.
Я бросился на колени, и осторожно, обеими руками, расправил скальп и сдвинул его обратно на голову раненого, а глубокие раны от медвежьих когтей присыпал снегом.
- Языком, языком надо! – прохрипел Урхату.
Тэкту нагнулся и начал лизать раны, расправляя содранную кожу. Я присоединился к нему, и тоже стал лизать соленую человеческую и звериную кровь, ощущая во рту резкий металлический привкус.
* * *
Внезапно за деревьями послышались громкие крики, и к выворотню высыпала целая толпа – впереди бежал Карась, за ним мои дядья, братья моего отца Суэго, а за ними все остальные. Толпа тесно окружила мертвого медведя и раненого Урхату.
- Кто убил? – спросил Карась.
- Уоми, - ответил Тэкту. – Урхату был под медведем.
- Ну, ему-то поделом! – воскликнул Карась.
Поднялся всеобщий гомон – перебивая друг друга, нам за пять минут рассказали обо всем. Тут был и коварный заговор, и колдовство Рефы, и постыдная кража кинжала.
Оказывается, вчера, когда Урхату пришел к Пижму, Гарру еще не спал, и слышал, как старики разговаривали. Урхату рассказал, что подсунул Уоми на нары клочек медвежьей шерсти, заколдованный Рефой, и показал украденный из мешка кинжал, а Пижму, смеясь, спрятал его на своих нарах под шкуры. Утром Гарру проснулся, дождался с закрытыми глазами, пока Пижму вышел из дома, схватил кинжал и побежал к хижине Гунды. По дороге он встретил Кунью и на бегу все ей рассказал. Гунда выслушала их обоих, и они все втроем кинулись поднимать людей. Наспех вооружившись, всей толпой мужчины побежали на лыжах по нашим следам.
Карась достал из-за пазухи кинжал и протянул мне:
- Возьми, Уоми, сам убей его.
Взяв кинжал, я посмотрел на Урхату. Он лежал на спине, глядя на меня мутными от боли и потери крови глазами.
- Убей! – прохрипел Урхату, и закрыл глаза – силы быстро оставляли его.
- Нет, Уоми не станет убивать Урхату, - ответил я. – Уоми с ним породнился, он только что лизал его кровь.
Урхату, открыв глаза, с удивлением посмотрел на врага, который не желал ему мстить.
- Отнесем его в Щель, пусть там помирает! – сказал Карась. – Раны от медвежьих когтей не заживают.
Мужчины тихо совещались, как нести. Карась предложил идти к реке, а там он знает дорогу. Сломав несколько молодых деревьев, наскоро сделали носилки, уложили на них тяжелого Урхату и двинулись в обратный путь.
Шествие с носилками медленно направлялось к поселку, когда воздух прорезал женский вопль:
- Уоми несут!
Женщины, конечно, тоже увязались за мужчинами – бежать по укатанному снегу было легко. Впереди всех неслась Кунья, за ней – Гунда и Ная.