По каким-то неведомым приметам колдуны способны узнавать друг друга. Стоит двум незнакомым колдунам встретиться лицом к лицу, как у них тут же появлялось смутное чувство узнавания. Они вглядываются друг в друга, подходят поближе, подозрительно косятся, словно не могут поверить, что мир настолько тесен, что им пришлось столкнуться на одной и той же улице и до последнего надеются, что им показалось. В конце концов, они понимают, что делят одну тайну, пытаются неловко это скрыть и расходятся. Это чувство узнавания никогда не бывает точным – это лишь легкое подозрение, которое западает в душу, и какое-то время портит впечатление от прогулки. Есть, конечно, и те, кто специально развивает в себе такую чувствительность: они способны беглым взглядом определить, колдун перед ними или нет. Завидев своих, эти чудаки, распластав по лицу приветливую гримасу подходят и говорят:
– Как поживаете, коллега?
Но такая бестактность встречается ледяным, подозрительным взглядом. Существует какой-то почти негласный кодекс, согласно которому колдуны в России живут в уединении, как монахи.
– Это у них там, – говорил бывало Егор Герасимович, рассуждая сам с собой на эту тему, и при этом он неопределенно махал рукой куда-то в сторону, где, по его мнению, пролегала ближайшая государственная граница.
– Там у них, в Париже, в Нью-Йорке, за бугром, в общем, всякие ложи, общества, объединения, синклиты и синоды, а у нас, значит, «своя хата с краю», и это хорошо!
Сколько гордости за Родину было в этих его рассуждениях! И действительно, зачем мешать друг другу жить, если есть такая разудалая свобода? И пока Егор Герасимович был молодой рыжий молодец, эта разудалая свобода не была ему в тягость, и она же была единственным, за что он бы стал сражаться, или единственным, ради чего он бы покинул поле боя.
И вот однажды, когда Егор Герасимович, а было это годах в 60-х, возвращался домой после долгой прогулки и рассуждал как раз в подобном патриотическом духе и не мог надивиться на то, как все чудно и мудро устроено на святой Руси.
– Вот уж действительно! Стану я с графьями недоделанными сидеть за одним столом в Париже и гадать на кофейной гуще! Да не в жизнь! Нет, я конечно понимаю, что если ты бедный инженер или этот, как его… забыл, короче, интеллигенция какая-нибудь, вот им-то, может быть, в Париже было бы и получше. Но если ты простой свободный колдун, вроде меня, то не все ли равно, кто у руля – буржуи или наши. Все – тебя никто не тронет!
И не успел он додумать эту мысль, как толпе людей, выходивших из троллейбуса, приметилась ему какая-то женщина, на лицо напоминающая тощую, сушеную рыбу. Одета она была очень хорошо, но не по моде. Ее глаза остро скользнули по Егору Герасимовичу, и от этого взгляда он аж вздрогнул и чуть не поздоровался. Хотел он ее рассмотреть, но от женщины уже и след простыл, как будто бы она испарилась в пыльном августовском мареве.
– Из наших что ли? – пробормотал Егор Герасимович, сворачивая за угол.
– Вот опять же! – воскликнул он, – будь я где-нибудь в Нью-Йорке, так пришлось бы подходить, здороваться, мол «здорово землячка!»… Тьфу! А так – хорошо! Никто никому жить не мешает, а то в Москве наших-то – ого-го сколько!
Справедливости ради стоит заметить, что Егор Герасимович, изрядно попутешествовавший со своим колдовством по всяким султанатам и усыпанным пагодами островкам китайских морей – колдунов всегда влекло тяжелое дыхание востока – ни разу не думал о том, чтобы посетить Нью-Йорк, никогда не заседал в венской магической ложе (если таковая вообще существовала). В Париже он и вовсе был лишь в 1812 году, и с Эйфелевой башней был знаком лишь по картинкам. Однако это все не мешало ему рассуждать о недостатках заграницы в весьма авторитетном тоне.
Когда Егор Герасимових подходил к своему дому – тогда он жил в небольшой квартире, которая размещалась на пятом этаже дома, бывшего по всей документации четырехэтажным – и уже собирался войти в подъезд, как вдруг увидел, что у подъездной двери стоит та самая женщина с рыбьим лицом, вышедшая из троллейбуса. Только теперь она была по-другому одета – как старуха, на лицо был надвинут узорчатый платок, и, как показалось Егору Герасимовичу, она отвернулась, стоило ему показаться на виду.
Сам не зная, почему, Егор Герасимович, давненько не испытывавший никакой серьезной тревоги, сильно занервничал, и прошел мимо своего дома, даже не оглянувшись. Он сделал пару лишних кругов по кварталу, и только после этого вернулся к своему дому совсем с неожиданной стороны.