Около подъезда было пусто, и тогда он все еще подозрительно оглядываясь по сторонам, зашел домой и, никем не замеченный, поднялся в свою квартиру.
– Наверняка мне показалось, – порешил он и забыл об этом инциденте до следующего утра.
4
А на следующее утро произошло странное. В дверь Егор Герасимовича постучали.
Егор Герасимович застыл, не донеся до рта бутерброд. В груди у него что-то ёкнуло.
– Может быть, это мне послышалось, – сказал Егор Герасимович, и, почему-то, его голос прозвучал сдавленным шепотом, а не пронесся по всей квартире, как обычно.
Однако уже через секунду самообладание вернулось к Егору Герасимовичу, и он откусил от бутерброда. Ну конечно ему послышалось! Тут даже и думать нечего, ведь он – оговоримся еще раз – жил на пятом этаже четырехэтажного дома, а это значит, что чтобы попасть к нему в квартиру нужно было… да никто бы не догадался что нужно было! Никто бы и его дверь не нашел, так что волноваться не о чем, и вообще…
Но тут в дверь снова постучали, а когда Егор Герасимович и на это раз не пошел отпирать, постучали еще раз – пять громких, настырных, хорошо расставленных ударов, от которых все в квартире заходило ходуном.
– Откройте дверь! – послышался визгливый, как свист пилы, голос, – мы знаем, что вы там, мы вас видим через стены!
В первый раз за многие годы Егор Герасимовичу стало страшно. Еще давным-давно, почти 250 лет назад, когда ему исполнилось четырнадцать лет, он напрочь забыл это неприятное липкое чувство ползущего по всему телу холода, забыл настолько, что теперь, когда вдруг оказалось, что оберегающие его жилище чары почему-то на этот раз не сработали, он совершенно потерялся. Несколько секунд он просидел в каком-то ступоре, а потом (он видел это все как будто со стороны) поднял руку и щелкнул пальцами.
В ту же секунду в прихожей звякнул замок, дверь отворилась, и послышалось, как по полу прихожей забарабанили три пары ног.
В комнату, где за столом сидел, ощетинившись, словно барсук, которого пытаются выкурить из норы, Егор Герасимович, вошла та самая женщина, которую он дважды видел накануне. Несмотря на то, что на лицо она и вправду напоминала не то сушёную, не то вяленную рыбу, надвигалась она тяжело, словно каменный столб; во многом этому ощущению способствовал ее костюм, превращавший ее сушенное тело в квадратный блок похоронно-черного цвета. Ее глаза на выкате бешено шарили по комнате, изучая обстановку. Следом за ней в комнату вошли два румяных молодца, прислонились к стене по обе стороны от двери и как по команде скрестили на груди руки. Женщина же подошла к столу, плюхнулась на свободный стул и визгливо выкрикнула:
– А мы про вас все знаем!
Егор Герасимович хотел что-то сказать, но ничего не сказал. Его молчание было растолковано весьма неблагоприятно.
– Не надо мне тут! – взвизгнула сушеная женщина, – Вы хоть представляете кто я! Отвечайте!
– Нет. – честно признался Егор Герасимович.
– Я майор Толкунова из семнадцатого управления!
Это признание, судя по всему, наполнило майора Толкунову гордостью, и она, упившись собственным величием, смягчилась. Следующую фразу она произнесла все тем же визгливым голосом, но с какой-то наглой, заискивающей ноткой. Так допрашивают в милиции мелких воришек.
– Так вот-с, гражданин. Мы все про вас знаем, кто вы, что вы. Вы весьма неаккуратно живете, а иногда и высказываетесь. Не работаете, тунеядствуете. Сами знаете, сейчас в стране курс на борьбу с тунеядством.
– Я не… высказывал… Да кто вы такие, черт возьми?
– Мы – семнадцатое управление. Мы такие же, как вы, гражданин. И мы все верно служим Советскому государству.
После каждой фразы женщина выжидала небольшую паузу, чтобы насладиться замешательством своей жертвы.
– Так вот-с что, уважаемый. Мы за вами давно наблюдаем, и, если честно, то я бы вас расстреляла. Однако сейчас страна нуждается во всех ресурсах. В том числе и в ресурсах мистического характера. В наше управление входят колдуны или экстрасенсы (как сейчас принято говорить), и, если вы будете благоразумны, то вы пройдете с нами и заключите служебный контрактик для того, чтобы…