Но кто бы мог подумать, что все так поменяется, что колдуны начнут следить друг за другом, чего-то бояться? Егор Герасимович уже и раньше краем уха слышал, что в надежде догнать и перегнать проклятых капиталистов, власти мало чем брезговали и цеплялись за каждую соломинку, и что некоторые колдуны, поминая Калиостро, Якова Брюса, Филипа Низье и Распутина, предлагали свои услуги советским генсекам как некогда царям. В этом было что-то смешное – Егор Герасимович полагал, что только самый посредственный маг, который даже яблоко в апельсин не превратит, пойдет выпрашивать копейку у сильных мира сего, а мысль о том, что колдунов будут собирать в особые управления и бюро была не только смехотворна, но и полностью неправдоподобна. Полная общественная разобщённость колдунов на Руси казалась такой укоренившейся священной традицией, что нарушил бы ее разве что полный святотатец.
И вот, нате вам! Ходят какие-то мутные типы и занимаются вербовкой. Всех-то они, вероятно, не переловят, а про многих даже не узнают, но лично его, Егора Герасимовича, уже приметили, и, вероятно, будут искать. Ему было очень страшно. Страшно оказаться в чьей-то власти.
Но и сидеть в лесу соловьем-разбойником было тоже невыносимо. В конце концов Егор Герасимович не выдержал. На земле он очутился в один прыжок, а еще через десять минут уже шел по московской улице.
В Москве он снова ощутил прилив сил, снова почувствовал себя высоким и могущественным, снова шел князем, и по-детски смотрел на каждый знакомый дом, словно видел его впервые.
– Эх! – восклицал про себя Егор Герасимович, жадно втягивая густой городской воздух, пропитанный сыростью, запахом цветов, электричества, грязи, и чистых мокрых тротуаров, и огромных толп, сигарет и духов; воздух настолько плотный, что казалось, будто бы дышишь морской водой.
– Эх, хорошо! Что же это случилось-то со мной, что я так перетрусил? – спрашивал он себя, – я сам себе хозяин, а если эти еще раз ко мне сунутся, то… Да и где они? То же мне, нашлись секретные агенты! Даже не догнали. И вот я уже третий час хожу по Москве, как царь, колдую налево и направо, и хоть бы один! Хоть бы один попался…
– Извините, – прозвучал рядом с Егором Герасимовичем чей-то голос.
Егор Герасимович резко обернулся и увидел молодого человека в черном пальто и шляпе, который, хитро сощурив глазки спросил, не знает ли Егор Герасимович, который час, и не идет ли он, случаем, на Красную площадь. А то мог бы показать ему дорогу.
К Вечеру Егор Герасимович умчался обратно в свой лес. Что-то очень часто его останавливали какие-то люди и спрашивали где ближайшая станция метро, или сколько времени, или не будут ли у него прикурить. Конечно, в этом не было ничего особенного, но вскоре Егору Герасимовичу уже казалось, что за ним постоянно следят, и что в толпе он видит знакомые лица, которые где-то встречал, и что они неотрывно смотрят на него. В конце концов, бравая и даже наглая прогулка под самым носом у дракона, окрасилась невыносимым и позорным страхом преследования. И уже далеко за полночь, прячась в теплом, пахнущем смолой дупле, которое ради такого случая увеличилось до размера небольшой комнатки, Егор Герасимович смотрел в черную глубину леса, из которой не проглядывали даже соседние деревья, и повторял сам себе, что так дальше жить нельзя.
Следящие его попытки снова поселиться в большом городе так же заканчились неудачей. С упорством, достойным лучшего применения, он не бросал надежды поселиться в Москве, и заявлялся туда, примеряя разные личины, один раз он даже бегал под видом собаки. Но стоило ему почувствовать хоть тысячную долю страха, как его колдовская маска тут же таяла не хуже восковой под лучами жаркого солнца.
Можно было, конечно, попытаться поселиться в Ленинграде, но лишённый царского блеска, с бездушно прямыми улицами и спертым воздухом город никогда особо не прельщал исконно русскую душу Егора Герасимовича, не прельщал даже в самые лучшие времена, когда в искрящихся свечами залах лихо отплясывал Пушкин.
В конце концов, Егор Герасимович принял решение скрыться где-нибудь на время и переждать несколько лет.
6
Как-то очень поздно ночью на маленький провинциальный городок налетел вихрь. Он ринулся прямо с небес и всей тяжестью упал на скрипучие крыши, взбил пыль, щепки, дым труб. Он сплелся в тугой ураган посреди немощёного, размытого дождями и поросшего бурьяном перекрестка. Вихрь, свистя, долго кружился на этом месте, словно искал опору, он то поднимался с воем до самого неба, то стелился по земле, и никто не видел его, не слышал его, и только одинокий фонарь, ливший на землю луч желтушного света, порадоваться которому смог бы разве что троглодит, покачивал головой в знак приветствия. Вихрь густел, густел, собирался в плотную воздушную сферу, стих, а потом лопнул, как воздушный шарик, и в свете раскачивающегося фонаря образовалась фигура Егора Герасимовича.