Егор Герасимович осмотрелся на темном перекрестке и увидел, что во все стороны от него расходится зазубренная темнота, лишь кое-где прерываемая электрическим светом. Наугад выбрав направление, он побрел, все время запинаясь о кочки и камни, торчавшие из дороги, или же падая в глубокие рытвины и колеи, пока, наконец, не добрел до улицы 2-ой Параллельной.
Улица ему приглянулась, но вовсе не своими красотами, ибо на ней по обе стороны возвышалась лишь темная масса; и не красивым названием, ибо название было так себе, да и узнать его Егор Герасимович смог бы при свете дня; и вовсе не добрыми соседями, ибо жильцы были тут не лучше и не хуже, чем на 1-ой Параллельной или на 3-ей Параллельной улицах. Вовсе нет. Эта улица приглянулась Егору Герасимовичу огромным, незанятым пустырем. Когда-то давно на месте этого пустыря был чей-то двор и чей-то дом, но пожар оставил от добротной избенки только раскоряченный остов. Большой, некогда плодородный кус земли теперь лежал тяжелой, окаменевшей плитой, сквозь которую могли пробиться лишь сорняки; некогда крепкий забор частично сгнил, а частично был растащен соседями и прохожими. Вот это-то место и облюбовал себе Егор Герасимович. Он стоял посреди пустыря с видом прораба на стройке и радовался размеру незанятой земли
– Ну тут и два хороших участка влезут, – сказал он, – но мне много не нужно!
Егор Герасимович закатил рукава, размял пальцы. Он поднял руки так, словно хотел дирижировать невидимым оркестром, и топнул ногой.
В тот же миг сама земля заскрипела, и окрестные невысокие садовые деревья тяжело зашептались, с глухим стуком бросая на землю яблоки. Колдовство начало рыхлить землю, и земля и ветер отдавали все, что за долгие годы в себе сохранили. Пепел поднимался, чтобы снова стать деревом, огромными тесанными бревнами и фигурной резьбой. По земле словно проводили плугом, и слежавшиеся комья обретали свежесть лесной почвы, забор вырастал и его скрепляли ржавые гвозди, в мгновения ока обретавшие свой изначальный блеск. Грубая сорная трава, заполонившая участок, начала бесконечно расти, пока не поднималась до человеческого роста, после чего она жухла, гибла, распадалась, насыщая землю, и вновь вырастала, и так еще и еще, пока почва не очистилась и не насытилась жизнью бесконечное число раз, пока не стала мягкой и сладко пахнущей запахом перегнившей травы, пока снова не приготовилась принять семена. И все это под ритмичный бой падающих плодов, под скрип перерождающейся земли.
И, чтобы никто не увидел, как само время и жизнь изменили себе и пошли в обратном ходу на жалких четырех сотках земли, ночная темнота сгустилась до того, что даже Егор Герасимович своими колдовскими глазами, видевшими по-кошачьи, не мог разобрать, что происходит, и слышал только биение земли, скрип дерева, нараставшего на остове избушки, как мясо на костях, и чувствовал щекотку трав, растущих со скоростью шестнадцати сезонов в минуту.
Наконец все было готово. Колдовство улетело на небо, к тучам, а на земле остались уютный, маленький домик и чистый кусок земли, огражденные высоким дощатым забором.
Закончив колдовать, Егор Герасимович чуть не рухнул на землю. Ему казалось, что он только что поднял всю тяжесть земли, и все его тело болело и словно готово было расползтись. В ушах колотило, и дышать было тяжело, казалось, что он получил смачный удар под дых. Он согнулся пополам и ощупью добрался до стены нового домика и уселся прямо на землю.
Деревья успокоились, и во всем мире поднялась теперь тишина, нарушаемая лишь лаем какой-то дворовой собаки, А Егор Герасимович смотрел вверх, и потихоньку его дыхание успокаивалось, а холодный ветер знобил его взмокшее тело приятным холодком.
– Уф!.. Давненько я так не колдовал. Это сейчас у меня хорошо получилось. Ну тут меня никто уже не найдет, можно идти… а хотя нет. Подожди, еще одна вещь…
Сказав так самому себе еле ворочавшимся, как у пьяного, языком, Егор Герасимович встал, нетвердо дошел до забора, вышел на улицу, и начертил что-то на воротах своего выросшего из земли дома. Только после этого он зашел в дом, повалился на не застеленную постель, и тяжело, приятно уснул, окутанный запахом свежего дерева.