А любой праздник — это ритуал.
Когда Эшли наконец задышал ровно и медленно, Сайлас открыл глаза. Библиотекарь заснул сидя, уронив голову на сложенные на коленях руки.
«Конечно, — с легким осуждением подумал Сайлас, — когда набегаешься за призраками…»
Впрочем, злиться серьезно у него не хватало сил. Ни у кого из них сил больше ни на что не хватало — Сайлас отчетливо ощущал неподвижность всех людей в доме.
Если так пойдет дальше, они не выберутся отсюда.
У них закончилась еда — зачерствевшие остатки хлеба для сэндвичей не в счет, — скоро закончатся батарейки для фонарей. Голод стал серьезной проблемой, им нужны припасы. Еще бы Сайлас не отказался от теплых вещей. От носков, шапок и шарфов — от всего, что может помочь ему продержаться, если вдруг их оттеснят из деревни насовсем. И сигарет, да. Точно, сигарет. Возможно, им стоило убраться отсюда к черту и выждать стратегическую паузу в лагере. Но, во-первых, велик шанс, что лес их туда не пустит. Если эта скотина потратила столько сил, чтобы заманить их сюда и удержать, то и обратно просто так не выпустит. А во-вторых — жизнью Махелоны никто рисковать не собирался. До лагеря он просто не дойдет.
Никто из них не дойдет.
Роген была обессилена, еще когда сидела, привязанная к стулу. Потом — двигалась на чистом адреналине. Эшли не осилит быстрый марш-бросок до лагеря, Блайт же еще сутки назад помирал, а когда вернулся, то ли просто впал в панический ступор, то ли все еще не отошел — у Сайласа не было времени разглядывать.
Остается один-единственный кандидат.
На ноги Сайлас поднялся бесшумно. Ему не составило никакого труда выйти из кухни так, чтобы не разбудить Эшли, и в полной тишине проскользнуть в столовую.
Роген спала, свесив голову к плечу. На лице ее горел смазанный отпечаток крови Махелоны, испачканные волосы свесились на глаза, но Сайлас знал — стоит ему издать хоть звук, она вскинет пистолет.
Аккуратно передвигаясь, чтобы не заскрипели половицы, он подошел к столу, на котором горел фонарь, расходуя их последние запасы батареек. Рядом лежали распухший от записей и вкладышей блокнот, с которым не расставался Эшли, и открытая книга, которой он уже как-то тыкал им в лица. Сайлас наклонился: текст был на ирландском, но мелким убористым почерком поверх страницы пестрел перевод. Он задумчиво провел пальцем по бумаге.
…Стоял там величайший из идолов всей Ирландии, а вокруг него были двенадцать каменных идолов. Сам же он был из золота, и почитали его как божество все народы, что захватывали Ирландию до прихода Патрика. По обычаю, подносили ему первые плоды и перворожденных любого семейства. И имя ему было Кром Круах, что значит Кровавый или Склонившийся с Холма. Явился святой Патрик в долину поклонения и занес посох над головой идола нечистого… и велики были ужас и шум…
И велики были ужас и шум.
Как всегда в легендах: пятьдесят процентов правды, пятьдесят процентов лжи. Ужаса хоть отбавляй, а вот насчет шума обманули. Этот их Кром Круах сводил людей с ума в полном безмолвии.
Ветер ударил снегом в пакет на окне, завизжал нечеловеческим голосом так, что Доу вздрогнул и обернулся. Снаружи никого не было… Хотя, конечно, его чувствительность к энергии теперь бесполезна. С самого начала была бесполезна. Он раздраженно выдохнул и, покосившись на потревоженную Роген, достал сигаретную пачку. Под крышкой обнаружились три сигареты. Последние.
Доу взял одну.
«Быть запертым на этой земле тринадцать тысяч лет, — с мрачным весельем подумал он. — Когда шумеры строили Вавилон, ты уже томился здесь в застенках, да, урод? Проспал всю Римскую империю и появление скоростного интернета. Неудивительно, что ты такой злобный».
«Это божество», — сказал Эшли.
Сайлас не верил в богов — посмотрите, а еще над Блайтом смеялся. Но ведь что-то было там, за окном, чего он ни рассмотреть не мог, ни почуять, только кожей теперь чувствовал…
Что-то настолько осознанное. Имеющее волю, сознание и желания… Нечеловеческие, извращенные, древние и влекомые силой, которую обычный разум не способен ни понять, ни проанализировать. Противоестественное явление, враждебное всему людскому.
— Если это бог, — сказал Сайлас вслух, и дым повился вокруг него кольцами, — то бог чего именно?
Проснувшаяся Роген за его спиной помолчала, прежде чем ответить:
— Бог ночного страха?
Того, что инстинктивно пугает людей за окном в стылой зимней ночи…
— Или зимы. Или бог чертовой мигрени. У меня кончились варианты.