Доу — когда он оказался рядом? — удерживал ее, словно боялся, что она снова… Купер продолжал лежать, будто…
Все, что умирает, после смерти превращается в свою исходную форму.
Купер продолжал лежать — недвижимый в полутьме комнаты и абсолютно, неотвратимо мертвый.
— Я… — попыталась сказать кому-то Джемма — себе, Доу или тому, что лежало на полу, или Куперу, пропавшему из ее головы…
А затем что-то случилось со светом — он моргнул несколько раз, то погружая кухню в непроглядную темноту, то освещая обратно. И в последний раз, когда он вспыхнул, загораясь ровно…
…Купер снова стоял.
Пистолет дернулся в руке Джеммы, будто почуяв жертву. Доу замер.
Воцарилась полная тишина.
Он стоял так же, как до этого. Ровно на том же месте, где в него угодила пуля. Даже дыра была там же. Дорожка крови неторопливо стекала со лба, изгибалась на переносице, пересекала рот. Капли застучали об пол, разрывая накрывшую их тишину. Купер поднял руку и медленно, очень медленно, так медленно, что Вселенная успела остыть и сгинуть, поднял два пальца ко лбу. На секунду Джемма подумала: он хочет перекреститься.
Оно шевелится в темноте, качает ветки, воет ветром и ухает птичьими голосами…
Купер провел пальцами по лбу, пачкая их в крови.
Ни Джемма, ни Доу не произнесли ни слова. Они замерли, пойманные временем в тиски. Никто их не держал, не сковывал движения… Но пошевелиться не получалось.
— Сияй, сияй. — Купер хихикнул. Лицо осталось недвижимым, но рот растянулся в резкой перекошенной улыбке. В ней не было ничего живого. — Маленькая звездочка.
И посмотрел прямо на Джемму.
— Вы стоите в кругу. Свеча вспыхивает и чадит.
Глаза у него были черными. В них не отражалось ни мыслей, ни чувств, ни Времени, ни Пространства, ни огней Белтейна, ни отблеска человеческого — только всепоглощающая, бесконечная чернота.
Страх, инстинктивный, парализующий, клубится внутри, поднимается все выше и выше по позвоночнику. Джемма чувствует себя древним воином, столкнувшимся с чем-то, что не может объяснить себе его ограниченный разум.
Нет, подумала Джемма угасающими чужими мыслями, он не войдет, пока ты его не впустишь.
И снова спустила курок.
Звук выстрела разорвал мир. Она попала — Оно отшатнулось и все так же медленно приложило руку к груди, где теперь растекалось по рубашке алое пятно. Доу прошептал:
— Не опускай пистолет.
Оторвав взгляд от крови, хлещущей между пальцев, Оно снова посмотрело на Джемму и сказало радостным голосом:
— Белтейн никогда не наступит. Холмы никогда не закроются.
Джемма выстрелила в третий раз — а потом опустошила всю обойму.
Звук каждого выстрела взрывал перепонки, но приносил облегчение: каждое нажатие на спусковой крючок глушило безотчетный, животный ужас, который дрожал внутри.
После последнего патрона Оно рухнуло на пол и больше не поднялось.
Джемма выдохнула свой страх клубящимся изо рта паром.
Секунду спустя свет снова погас, на этот раз окончательно.
— Твою мать, — прошипел Доу сквозь зубы, но его плечо рядом на этот раз успокаивало.
Что-то вокруг неуловимо изменилось, хотя в полной темноте невозможно было понять, что именно. Но Джемма чувствовала: мир стал иным.
Пространство ощущалось по-другому, по ногам неожиданно заскользил сквозняк, ветер взъерошил волосы на затылке. В этом доме никогда не было тепло, а с каждым днем становилось все холоднее и холоднее — но только теперь Джемма поняла, как же здесь холодно на самом деле.
Бесконечно холодно.
— Фонарь, — сказала Джемма, и на середине слова голос внезапно осип. — Достань фонарь.
Два раза повторять не требовалось: Доу зашуршал курткой, а затем щелкнул кнопкой, и у их ног появилось круглое пятно света, которое тут же заскользило туда, где должно было лежать тело.
Оно все еще лежало — слава всем богам — там, где и упало, сраженное очередью выстрелов. Но принадлежало оно не Куперу.
И вместе с глубоким, откровенно удивленным вдохом Доу Джемма снова почувствовала облегчение. Она знала, конечно, она знала, она бы никогда не выстрелила, если бы не знала наверняка. Но, увидев своими глазами, что не совершила ошибки, словно скинула с плеч гирю.
Покачиваясь на ватных ногах, Джемма первой двинулась к телу, игнорируя предупреждающий оклик Доу. Освещенный только узким лучом фонаря, перед ними лежал высокий, худощавый мужчина в годах. Кровь на груди выглядела чернильно-черной. Одежда на теле была та, которую они выдали… Всё на месте: куртка, водолазка… Руки. Его руки.