Кэл откинул тело в сторону, выбираясь из-под него.
— Что это такое? — пробормотал Киаран, подходя ближе. Он боялся, но Кэл знал это желание — заглянуть своему ужасу в глаза. — Что… что это… Это что, ч-ч-чело…
Может быть, Кэл позволил себя обмануть.
Тело дернулось слишком сильно и неожиданно. Один мощный рывок, который Кэл мог бы предсказать, если бы не дал себе выдохнуть. Прямо к горлу склонившегося Киарана.
Кэл оттолкнул его быстрее, чем двигался когда-либо. Даже задуматься не успел, когда почувствовал, как обожгло бок, и когда замахнулся и всадил нож во вцепившуюся в него голову, в шею, в плечи — первый удар, второй, третий… К тому времени, как тварь дернулась в последний раз, руку почти свело.
Дыша громко и тяжело, зажимая раненый бок, Кэл ногой отшвырнул существо подальше. Оно перекатилось на спину, длинный черный язык вывалился; внутри изрешеченной ножом головы вязко шевелилось что-то черное, перекрывая обнажившийся серый мозг.
Киаран дернулся к Кэлу.
— Отойди, — зарычал тот. — Назад. Назад!
Убедившись, что Киаран остался на месте, он, прихрамывая, двинулся вперед, к телу. А то… начинало исчезать. Чернота развеивалась. И одновременно, будто из последних сил, заползала на еще человеческую часть лица… Кэл пересилил вспышку боли. Он должен успеть посмотреть.
Чернота, словно живой паразит, медленно, но неодолимо поглощала то немногое человеческое, что еще оставалось. Правая сторона лица страшно извивалась, будто там, внутри, проходили какие-то процессы, о которых Кэл не хотел даже думать. Другая же… Человеческий глаз внезапно задергался, бешено завращался, а потом остановился на Кэле, вытаращившись на него из глазницы, быстро поглощаемой черными подтеками — как кровоизлиянием. Окровавленный рот захрипел, будто силясь что-то сказать, а потом изнутри заполнился черными сгустками, и звук задохнулся. Но глаз смотрел на Кэла до последнего.
И Кэл смотрел в ответ до самого конца.
Потом чернота неохотно и лениво — наевшаяся, сытая — растворилась в воздухе.
Кэл отошел на шаг. Затем еще.
И, зажав горящий бок, начал медленно оседать на землю.
Дневной свет ложился сквозь грязные и пыльные окна неровными, обглоданными пятнами. Под ботинками хрустел мусор. Без малейшего удивления — его больше не осталось, все израсходовалось — Джемма обнаружила, что кое-где куски пола сгнили и провалились, и теперь прямо оттуда, обвивая ножки полуразвалившейся мебели, росли трава и плющ.
На северной стороне дома не было ни одного целого окна: все лопнули от крена, который под гнетом времени дала хибара. «Вот почему здесь постоянно дуло», — флегматично подумала Джемма, провожая взглядом блуждающий луч фонаря. Дом был запущен, но интерьер остался тем же: тот же стол, те же скамьи в крохотной разбитой временем столовой… Только плита на кухне все так же исправно работала.
Доу был в кухне. То ли нянчил труп, то ли проводил свои гоэтические анализы — Джемма не знала, что он там делал, но оставила его, исследуя дом. Находиться рядом с этим, даже мертвым, она не могла.
Белтейн никогда не наступит. Холмы никогда не закроются.
— Интересно… А электричество? — пробормотала она вслух, натыкаясь взглядом на допотопную лампу в коридоре. — Как здесь горел свет по вечерам?
Над головой висел масляный светильник, заросший пылью.
— А разве его хоть раз включали? — сама себе ответила Джемма вопросом на вопрос. Воспоминаний об этом не было. Копаясь в памяти, она поняла, что за все дни в этом доме ни разу не взглянула на источник света. Ни разу не подумала о нем.
Ни разу не подумала о вещах, которые не вписывались в иллюзию.
Когда она обошла спальню и кухню и вернулась в коридор, то обнаружила, что Доу молча стоит в дверях комнаты, где они ночевали. На удивление, его лицо не было мрачным. Скорее…
— Охреневаешь? — спросила Джемма, проходя мимо него. Одна кровать просела в подпол, а деревянные ножки у другой давно отломились, но не это шокировало Доу.
Вся комната была в черных подтеках. Джемма это уже видела, прямо здесь, но не могла вспомнить когда: может, в ночь, когда Блайт отключился, или… Но она уже видела это. Смотрела сквозь иллюзию.
— А ты нет? — как-то глухо спросил Доу.
— Ну, может быть, я чего-то такого и ожидала.
Джемма внимательно осматривала комнату, в которой они провели столько ночей. Тряпичная растяжка на стенах была порвана в труху, пол вздыбливался под ногами, а потолок в двух местах грозил обвалиться. Фонарь обнажал заброшенность и затхлость. Мерзкие скопления черной дряни отражали луч света, когда он на них падал.