– Приве-е-е-е-ет! О, рада вас видеть! – говорит она, сверкая улыбкой и шагая по газону в нашу сторону. Оскалом шире этого меня еще ни разу не награждали.
У соседки румяные щеки и белый фартук с рюшами, словно она сошла к нам прямиком со страниц журнала для домохозяек 1950-х годов.
– Саманта! – просияв, восклицает она и хватает меня за подбородок, чтобы внимательно изучить лицо. – Вся в Чарли.
Ни разу не слышала, чтобы кто-нибудь звал папу сокращенным именем.
– Ох… Сэм. Все зовут меня Сэм.
– Глупости какие. Это мальчишеское имя. А ты такая красотка! Худовата, конечно, но… – Соседка делает шаг назад, оглядывая меня с головы до ног. – Но это мы исправим в кратчайшие сроки. – И она разражается звонким смехом.
Я улыбаюсь, хоть и не уверена, следует ли принимать эти слова за комплимент, – просто есть что-то заразительное в ее счастье. Соседка продолжает свой осмотр, и я смущенно скрещиваю руки на груди. Сумка спадает с плеча, всем весом потянув вперед. Я спотыкаюсь.
– Джексон! – кричит соседка в сторону своего голубого домишки, ни слова не сказав о моей неуклюжести. Я хватаю сумку за ремень, и тут из дома появляется парень лет семнадцати на вид. – Возьми у Саманты вещи.
Парень подходит ближе, песочные волосы падают ему на глаза. Ярко-голубые глаза. Уголок его рта слегка поднимается в полуулыбке, и я не могу отвести взгляда. Я что, краснею? Боже, как стыдно! Он тянется к сумке, неуклюже повисшей у меня на локте. Я закидываю ремень на плечо.
– Не нужно, все нормально.
– Это мой сын Джексон. Разве не очаровашка? – Она легонько похлопывает его по щеке.
– Мам, ну хватит, – протестующе мычит Джексон.
У меня эта картина вызывает улыбку.
– Так вы знакомы с моим отцом?
– Разумеется. И с твоей бабушкой. Последние годы я заботилась о ней и об особняке. В этом доме я знаю каждый уголок, – говорит соседка, подбоченившись.
К нам подходит хмурая Вивиан.
– Миссис Мэривезер? Мы разговаривали с вами по телефону. – Она делает паузу. – Полагаю, ключи от дома у вас?
– Да, конечно. – Порывшись в кармане фартука, миссис Мэривезер извлекает на свет связку ключей, которые от долгих лет использования кое-где протерлись до блеска, и кидает взгляд на часы. – Мне вот-вот доставать из духовки шоколадные круассаны. Джексон покажет вам…
– Нет, ничего страшного. Мы сами можем тут осмотреться.
В ответе Вивиан слышна категоричность. Она не доверяет излишне дружелюбным людям. Как-то раз она уволила швейцара, который просто угощал меня конфетами.
– Миссис Мэривезер, – говорю я, – вы знаете, где была комната папы?
Соседка сияет от удовольствия.
– Ее уже подготовили для тебя. По лестнице наверх, затем налево и прямо до конца коридора. Джексон тебя проводит.
Вивиан отворачивается от миссис Мэривезер, даже не попрощавшись. Мы идем к двери следом за ней. Когда заходим в дом, Джексон окидывает меня внимательным взглядом.
– Никогда раньше тебя здесь не видел.
– Я никогда раньше сюда и не приезжала.
– Даже когда бабушка была жива? – Он с тихим щелчком закрывает за нами дверь.
– Мы ни разу не встречались. – Странно это признавать.
В передней навалены коробки – личные вещи, перевезенные из Нью-Йорка. Узнав, что в этом доме уже есть мебель, Вивиан продала все тяжелое и громоздкое.
Мы проходим на свободное от коробок место. В передней бабушкиного дома глянцевый деревянный пол, кованая люстра и огромная лестница на второй этаж. Тонкие каблучки Вивиан уже цокают где-то в левом коридоре – этот звук всегда следует за ней словно тень. В детстве, прислушавшись, я могла отыскать ее по стуку каблуков, даже если зал полон женщин на шпильках. Не удивлюсь, если Вивиан даже спит в туфлях.
Я наконец осматриваю новый дом. На стенах висят картины в позолоченных рамах, между ними бра с лампочками в форме свечей. Все вокруг старинное, мебель сделана из темного дерева – полная противоположность нашей современной нью-йоркской квартиры. «Словно прямиком из сказок», – думаю я, рассматривая изогнутую лестницу, ее полированные деревянные перила и персидский ковер, укрывающий ступени.
– Сюда. – Джексон кивает в сторону лестницы. Он забирает у меня сумку и первым идет наверх.