Я отпускаю ее и крепко сжимаю ленты, безуспешно пытаясь не замечать, как ее груди подпирают подбородок, и мне хочется потереться о них лицом.
Ярко-красные краски ложатся на ее щеки так легко, будто художник рисует на холсте, и она замирает как вкопанная. Мой взгляд скользит вниз по холмам и впадинам ее изгибов, и член напрягается еще больше.
— И что нам теперь делать? — спрашивает она.
Я стону, не понимая, что она имеет в виду, когда ее покрытый слоем одежды зад прижимается к моему бедру.
— Что? — спрашиваю я, отбрасывая мысли о ее груди и тряся головой от эффекта, который оказывают на меня ее духи.
Она указывает на двери бального зала одной рукой, пытаясь придержать платье другой, в то время как я стою позади, как чертов слуга, с ее кружевами, зажатыми в кулаке.
— Заткнись хоть раз и дай мне с этим разобраться, хорошо? — говорю я ей с ненужной резкостью, подавляя свою необузданную потребность доминировать.
— Почему бы и нет, Коннор? Ты же так хорошо справлялся до сих пор. Показывай дорогу. Ах, да, ты не можешь, — говорит она сквозь стиснутые зубы и откидывает волосы назад, прижимая к себе платье.
Она устремляется обратно в замок, высоко подняв подбородок, и я вынужден следовать за ней, не желая прерывать ее маленькую тираду. Пусть лучше она спрашивает, зачем я разрезал корсет, а не чем сделал это.
Раздаются смешки, когда все видят, что произошло. Ее платье испорчено, а я плетусь за ней, как шут. Она останавливается посреди бального зала, и я чуть не сбиваю ее с ног по инерции.
— Черт возьми, женщина, — ругаюсь я себе под нос.
— Ты хочешь что-то сказать или это должна сделать я? — говорит она и усмехается, а мне хочется отшлепать ее, что наводит меня на мысль о ее пышных формах и о том, как бы я хотел ее отшлепать.
Черт возьми, почему я так реагирую на ее внешний вид? Нужно будет позвонить Джекиллу как можно скорее. Присланный им пузырек явно не работает.
— Действительно, — я прочищаю горло и пытаюсь успокоиться, чтобы замедлить пульс. — Дамы и господа, в связи с непредвиденными обстоятельствами генеральная репетиция переносится на завтра в то же время, будьте в костюмах. Если у вас есть какие-либо вопросы, пожалуйста, не стесняйтесь обращаться к Аллану, — я оглядываю комнату, пытаясь найти этого коротышку, и замираю, когда вижу, что он подходит ко мне вплотную. — Надеюсь увидеть вас всех утром. Теперь свободны.
— Теперь свободны? Кто вообще так говорит? — она фыркает-смеется.
Прекрасный темперамент, она вообще не умеет вовремя остановиться.
— Мисс Уитт, если мы сможем пройти через это с минимумом шума, насколько это возможно, было бы великолепно. Итак, пойдем?
Я показываю рукой вперед — той, что не сжимает в кулаке платье, — и, конечно, она фыркает на меня, как будто это я во всем виноват. Мои ноздри раздуваются, когда она уходит, и я ничего не могу сделать, кроме как следовать за ней по пятам.
— Куда мы идем? — бормочу я, смирившись с тем, что должен следовать за ней, пока она не придет в себя.
— Очевидно, в мою комнату, раз уж ты разрезал мое платье на части. Или у тебя есть дела поважнее? — ее голос звучит жестко и отстраненно, когда она направляется к парадной лестнице.
— Как, черт возьми, ты вообще смогла его надеть?
— Мария помогла мне.
— Мария специализируется на морских узлах? — я морщусь, дергая за ленты.
Она смеется.
— На самом деле, я почти уверена, что ее отец рыбак.
— Это бы все объяснило.
Мы доходим до лестницы, ведущей в северное крыло, и, когда она поднимается, я вижу ее черные, потертые и изношенные туфли. Они настолько не сочетаются с платьем, что это вызывает смех.
— У тебя не было обуви получше?
При этих словах она напрягается, останавливается на ступеньках и смотрит на меня через плечо.
— Обувь в комплект не входила.
Она разворачивается и продолжает подниматься по мраморным ступеням. Я заинтригованно наблюдаю за тем, как розовеет ее открытая кожа. Она и впрямь маленькая дикая кошечка.
— Думаю, нам придется пересмотреть униформу шеф-повара, — говорю в качестве извинения, чувствуя себя не в своей тарелке из-за того, как обращался с этой женщиной.
Я никогда не разговаривал с женщинами подобным образом, и мое единственное оправдание в том, что она каким-то образом действует мне на нервы, или, что еще хуже, это делают ее духи. Она покинет замок, как только я найду, где она хранит это гребаное дерьмо.