Было так приятно проснуться в его объятиях — даже слишком приятно.
Мы с Тревором никогда по-настоящему не обнимались, потому что ему не нравилось, когда его трогают во время сна.
Примерно через год после развода я поняла, что, хотя мы с Тревором были лучшими друзьями, между нами не было никакой страсти. Я согласилась выйти за него замуж из страха потерять его — и себя тоже. Страх перед неизвестностью удерживал меня на месте, в городе, где я выросла. Именно поэтому я сказала «да», когда он сделал предложение.
Обниматься с Коннором — это совсем другое, и я даже не уверена, что мы друзья. Друг ведь, кажется, не просыпается с членом друга, прижатым к ягодицам. Слава богу, я проснулась раньше, чем успела сделать что-то абсолютно бесстыдное — например, попыталась оседлать его во сне.
Мысль о том, что мы увидимся позже, вызывает у меня одновременно волнение и тревогу, но обычно он появляется на кухне только после обеда. Это дает время побыть наедине с мыслями.
Я просто надеюсь, что, когда увижу его, он будет тем Коннором, которого я начинаю узнавать, а не мистером «Правила О’Дойла».
Я ставлю чайник на плиту и вытираю руки о фартук, завязанный вокруг талии.
Отгоняя тревожные мысли, я направляюсь в столовую как раз в тот момент, когда Мария раздвигает шторы на больших эркерных окнах. Яркий солнечный свет заливает комнату и освещает вихрь мельчайших пылинок, заставляя воздух блестеть.
Я улыбаюсь завораживающей сцене и тому, как солнечный свет делает ее каштановые волосы более блестящими, чем обычно, придавая им медный оттенок. Смуглая оливковая кожа и ярко выраженные румынские черты Марии всегда казались мне красивыми, тем более когда она улыбается, и в ее темно-карих глазах появляются радостные морщинки при виде меня.
Мария вытирает руки о темно-синюю рабочую рубашку, смахивая пыль, и поворачивается ко мне.
— Доброе утро, красотка, — традиционно говорит она, отчего мне каждый раз хочется покраснеть. — Предполагаю, что завтрак скоро будет готов?
— Да. Я уже поставила кофе и заварила чай, — отвечаю я, и улыбка тут же расплывается на моих губах. — Ты сегодня с утра прямо шустрая.
Мария, подначивая, кокетливо отбрасывает волосы за плечо.
— Мне, наверное, не стоит заставлять тебя выполнять мою работу по утрам, да? — смеется она.
Я отмахиваюсь.
— Все в порядке. Мне совсем не трудно.
Пока мы разговариваем, Мария начинает вытирать столы в столовой, подготавливая ее к приему гостей. После того, как она накрывает их скатертями, она также ставит на каждый квадратный стол маленькие баночки с джемом и медом, а затем солонки, перечницы и сахарницы.
Она надувает губы и вздыхает:
— У Антона без конца звенели будильники. Пришлось буквально вышвырнуть его из постели, но я уже не смогла заснуть.
Я прекрасно понимаю, что она имеет в виду. Тревор делал то же самое каждое утро в течение полутора часов, и от этого мне хотелось кричать.
Рассмеявшись и покачав головой, я начинаю помогать с ее обязанностями, так как я не могу сидеть спокойно на работе. Да и чайник еще не закипел, хотя я уже слышу, как он начинает свистеть.
— Кстати, ты не видела сегодня утром мистера О’Дойла? — спрашивает Мария, бросая на меня взгляд, пока накрывает очередной стол скатертью. — Я хотела спросить его насчет генеральной репетиции, которая у нас сегодня днем.
Я почти вижу, как она подпрыгивает от радостного предвкушения, и в этот момент ее юность — чуть за двадцать — проявляется во всей красе. Я же не могу придумать ничего хуже. Наряжаться в костюмы и прыгать по сцене, как та чашка из «Красавицы и Чудовища», — от одной мысли об этом хочется броситься в камин.
Мозг зависает, пытаясь придумать, как ответить на ее вопрос о местонахождении Коннора.
Что я должна сказать? Этим утром он спал в моей постели, но мы не спим вместе? Или просто заявить, что не знаю, где этот надменный осел?
— Доброе утро, — раздается голос Коннора у меня за спиной.
Спина напрягается от его неожиданного появления. Я оборачиваюсь и натягиваю на лицо улыбку, совершенно не соответствующую тому, как колотится сердце в груди.
Он никогда не приходит на кухню или в столовую так рано, и мой удивленный взгляд тут же падает на белую коробку в его руке.
— Мистер О’Дойл! — восклицает Мария, прерываясь в работе и подходя к нему с лукавой улыбкой, по которой я сразу понимаю, что она что-то задумала. — Я тут подумала, а можно мне пропустить сегодняшнюю репетицию?