История про разные точки земли
Кто-то не поехал куда-то. Туда, куда ему очень хотелось поехать. Не просто так — к кому-то. Этот, к кому хотели поехать, тогда приехал сюда сам. Чтобы жить рядом с тем, кто хотел поехать туда и не поехал. Но ничего хорошего из этого не вышло. Потому что тот привык к своему, а этот — к своему. Оба очень загрустили. Хотя и любили друг друга так, как не бывает. Оказывается, в одной точке земного шара живется так, в другой — совсем по-другому. И если сначала долго живешь в одной точке, а потом переезжаешь навсегда в другую, то очень скучаешь по прежней жизни, если даже здесь неплохо и ты рядом с тем, кого любишь.
И тогда я, подруга своей подруги, сказала, что в этом деле трудно помочь и что, может, лучше сделать какой-нибудь воздухоплавательный корабль и отправиться на нем… в третью точку земного шара, на пустынный остров, который никому не принадлежит и который не будет напоминать им ни про первую, ни про вторую точку, если к тому же они выпьют там сок травы, который отбивает у людей память, хотя бы на некоторое время. И пусть они на этом острове начнут новую жизнь. Им, конечно, придется немало потрудиться, потому что они будут жить как первобытные люди или как Тур Хейердал и его жена на острове Фиджи, потом у них родятся дети, такие же зеленоглазые, белокожие и талантливые, как она, и такие же черноглазые, смуглокожие и талантливые, как он. И они положат начало новому племени, новому народу.
Но оба покачали головой и сказали, что такого острова, который бы никому не принадлежал, нигде уже нет. И что они не такие замечательно здоровые люди, чтобы быть достойными основателями нового народа. И что они не так надеются на себя, как мужественный Тур Хейердал и его жена. К тому же они любят книги, кино, улицы, на которых звенят трамваи и стоят маленькие закусочные, на которых написано «Горячие сосиски с капустой», «Чебуреки» или просто «Кафе».
Потом я люблю переводить книги, с одного языка на другой, сказала моя подруга, и еще люблю маму, папу, сестренку, брата — как же я их оставлю? — а еще я люблю таких рассудительных подружек, вроде тебя, без советов которых так трудно жить на свете!..
Поэтому на остров, который никому не принадлежит, я не поеду, сказала она. А что он сказал, я не знаю, потому что ведь я только подруга моей подруги, мы с ним — совсем из разных точек земного шара, из таких, которые не на одной линии, которые никогда нигде не пересекаются, разве только в каком-нибудь учебнике стереометрии…
Как мы ходили на спектакль в театр Резо Габриадзе
Да, такого спектакля я уже давно не видел, куклы были очень смешные и все делали как живые люди, даже еще лучше, и занавес был — небольшой, но красивый, как будто из какого-то старинного шелка зеленоватого цвета или из бархата, и сами артисты, которые потом, после спектакля, выходили раскланиваться и показывать кукол, были молодые, похожие на студентов, только один седой, и все — в черном. Но в зале было очень душно, режиссер даже вышел в зал, извинился за жару; я думал, он вышел, чтобы рассказать содержание пьесы, ведь спектакль шел на грузинском языке, и хоть переводчик переводил, но это совсем разные вещи, когда переводчик голосом заслуженного артиста переводит слово в слово или когда сам автор рассказывает каждый раз по-новому, смешно получается, зрители сразу смеются и запоминают, где смешно, и во время представления смеются в этих местах еще громче… Да, народу в зале было как в метро в часы пик, мы-то пришли на час раньше, потому что у нас было два билета — на троих, и мы вошли в темный зал раньше всех, поглядели на эти черные стены — оказывается, сейчас модно красить стены в театрах в черный цвет, а потом я заглянул в будочку позади зала с какими-то переключателями, хотел что-нибудь подкрутить, включить, например, прожектора, наставленные на сцену, но Роза не разрешила, сказала, ничего трогать нельзя, мы же не в гости к кому-нибудь пришли, а в театр. Потом мы хотели пойти выпить соку в буфете, чтобы время быстрее шло, но в буфете стоял у стойки сам режиссер и угощал соком своих друзей. Мы уже сказали ему: «Здравствуйте», и он нам ответил: «Здравствуйте» — и сказал: «Проходите», не здороваться же еще раз, ведь он знакомый наших друзей, а не наш знакомый… Потом я увидел старушку с программками, пробирающуюся между кресел, — таких старушек с совершенно белыми волосами, но с прическами можно видеть в музеях и театрах. Роза сказала: пойди купи программку, и я побежал за старушкой, но она куда-то исчезла. Я побежал за ней и чуть не влетел в большой зал через запасную лестницу, там шел спектакль Анатолия Эфроса «На дне». Я этот спектакль три раза смотрел, мы с мамой даже на репетицию ходили, правда, там есть место такое: женщина одна лежит на сцене и умирает, и мне каждый раз страшно делается в этом месте, но вообще спектакль мировой… В конце концов нашел я эту музейную старушку и купил у нее программку, хотел прочесть содержание, но в зале было темно, написано не так интересно, и я подумал, что, наверное, спектакль будет нудный. Зачем только мама два дня доставала билеты, и мы ехали на метро с пересадкой в такую жару? Словом, мы сидели в тесном зале, на своих двух креслах и на одном чужом, не разговаривали и только смотрели, как входят в зал люди, как они раскланиваются друг с другом и рассаживаются по местам. Да, это были все известные люди, всякие артисты и артистки, знакомые нам по кино, например, Анастасия Вертинская, которую мы видели и на других концертах, на которые трудно попасть, она тоже пришла с сестрой, а еще этот режиссер из Ленинграда в больших очках, который поставил спектакль про лошадь, потом я увидел маминого друга — критика, и бабушкину подругу — переводчицу. Роза тоже нашла знакомых, сразу стала с ними разговаривать: ах, какой замечательный театр, какое чудо, совершенно невозможно было достать билеты, вам кто доставал, мне — сама Крымова, а нам, представьте, сам Ефремов. Потом они стали вспоминать поездку в Индию. «В Японию вы поедете?» — «Да, я поеду!» — «И я, только не хочу ехать в круиз — какой интерес ночевать на своем корабле, а не в японской гостинице!» И так они все время говорили и «понимали друг друга», а мне хотелось выскочить оттуда, из этого душного зала, в котором все разговаривают не переставая, и нырнуть в какой-нибудь бассейн или реку, только бы не сидеть здесь… Да еще этот букет из темно-красных пионов, который мама наказала преподнести режиссеру, когда он скажет несколько слов перед началом спектакля — именно в этот момент, не в конце, а в начале, наказала мама, улетая в Испанию и объясняя нам с Маленькой Маро, с кем мы пойдем в театр и как мы там должны себя вести. И Роза тоже говорит: иди отдай цветы сразу, видишь сколько народу, потом не пробьешься, мы подарим ему цветы заранее, в знак того, что верим, что спектакль будет прекрасный!.. А я не верю, сказал я, по-моему, спектакль будет скучный, и я не собираюсь дарить этот букет режиссеру ни сейчас, ни после представления! Подарю лучше вон той старушке, которая сидит впереди, смотрите, как мучается от жары, хорошо, что хоть веер у нее есть, сидит, обмахивается. Откуда, интересно, у нее такой веер, из старинного спектакля, что ли? А может, она сама играла в этом спектакле лет 100 назад?.. Но Роза сказала: перестань, чем тебе мешает эта старушка. И тут на сцену вышел режиссер и сказал, что он бесконечно счастлив, что гастроли проходят в стенах такого прославленного московского театра, потом извинился за жару и ушел, спектакль начался. И сначала я думал о многих разных вещах, например, не попадает ли старушка своим веером по носу своей соседке или не свалятся ли вниз, на головы сидящих в партере, те женщины, которые сидят у прожекторов наверху, там даже загородок никаких нет, ведь запросто могут свалиться, а еще я думал, хорошо бы открыть все двери, ведущие в зал, устроить сквозняк, а то дышать нечем. Потом вспомнил, что в одном театре во время представления начался пожар, народу было много, и зрители не сразу поняли, что это не от жары жарко, а от пожара, а когда увидели — уже было поздно, уже весь театр горел, и началась паника, двери оказались запертыми, только одну смогли открыть, и все бросились туда, получилась давка, спаслись не все, да, были жертвы, так я слыхал, такая была история, не помню только, кто рассказывал… То есть я смотрел на сцену, а сам думал о всяких таких вещах, потому что — что такое кукольный театр? Мы ведь знаем! Это — куклы, которых артисты дергают за веревочки, куклы двигаются, говорят неестественными голосами, поют и пляшут, и все кончается хорошо… Но потом я начал смотреть на одну куклу, которая была одновременно и птицей, и человеком, ее звали Боря, голос звучный, красивый, как