— Не могу, — бормочет Лукас, целуя мою шею, лоб и щеки. — Не могу, не могу… Думал, просто пообниматься с тобой, ты… ты такая… — Он отстраняется и, опершись руками на кровать по обеим сторонам от моего лица, заглядывает в глаза. — Ты согласна? На большее со мной? Хочешь? Сейчас?
«Нет, конечно! Я ведь прямо сейчас думаю, как бы тебе аккуратно намекнуть на то, чтобы ты выметался из моей постели, чертов гоблин!» — от возбуждения, туманящего мозг, выговорить эту фразу не представляется возможным, даже до конца сформулировать в голове. Так что я просто целую Лукаса.
— Стой. Стой, подожди… — Лукас снова отстраняется, берет мою ладонь и целует самый центр. Мне очень жаль, что я не могу рассмотреть его лицо в темноте. — Хочу тебя видеть. Целиком. Можно?
Я киваю. «Нельзя, конечно. Тогда же и мне придется на тебя смотреть, а я на такое не подписывалась».
Лукас тянется к прикроватному столику, зажигает стоящую там керосиновую лампу, и ровный желтый свет окутывает всю комнату. На щеках Лукаса — лихорадочный румянец, губы искусаны. Он стоит на кровати на коленях, и я могу видеть его фигуру.
— Можно? — Лукас тянется к поясу моего платья, и я снова киваю.
У Лукаса большие руки — широкие и крепкие запястья, длинные пальцы, сильные ладони. Кажется, они созданы для того, чтобы ломать чьи-то шеи или, на худой конец, укрощать диких зверей. Но сейчас они касаются меня с величайшей осторожностью, будто я хрустальная. Расстегивают до конца платье, помогают стянуть его, а затем белье и чулки.
Взгляд Лукаса вслед за его руками скользит по моему телу: поднимается от щиколоток вверх к голеням, гладит живет, бедра и грудь. Пальцы гладят ключицы, а затем продолжают путешествие к плечам и рукам, будто Лукас на ощупь пытается вылепить меня с нуля из глины, сантиметр за сантиметром.
— Стой, подожди, — заполошно шепчу я. Лукас тут же замирает. — Я тоже… хочу тебя видеть. — И встаю.
Расстегивать пуговицы на мужской рубашке непривычно, а Лукас даже не пытается мне помочь, едва заметно вздрагивая в те моменты, когда мои пальцы касаются его кожи. Будто не хочет на меня давить, будто дает возможность принять решение самостоятельно.
Стянув с плеч Лукаса рубашку, я замираю. Смотрю на него, и внутри что-то вздрагивает от нежности, жара и желания. Он такой красивый сейчас. Я веду ладонями по торсу, по ключицам, по рукам и по шее, по щекам, по скулам. Не могу налюбоваться. Лукас выглядит так, будто сошел со старинной картины — одной из тех, что рисовал Лорнелло. Сейчас, когда Лукас обнажен, это особенно заметно.
Красивые рельефные мышцы, длинная шея, идеальные черты лица, крупные твердые ладони, широкие мощные плечи. Лукас позволяет изучать его тело, не сопротивляется, не торопит, только смотрит — так открыто, ласково, будто пьет глазами. И этот взгляд, пожалуй, самая будоражащая вещь, с которой я имела дело за всю жизнь. Не могу вспомнить, чтобы хотела быть рядом с кем-то другим так сильно. Не могу вспомнить, чтобы настолько хотела, чтобы кому-то было хорошо рядом со мной.
— Ты… — в горле пересыхает, и я понятия не имею, что хочу сказать. Вместо этого целую, обнимая шею Лукаса ладонями, и тут же чувствую, как он крепко, на самой грани жесткости, обнимает меня за талию. Опрокидывает на кровать, прижимается всем телом и отвечает на поцелуй.
В руках у Лукаса тепло и надежно, хотя какая-то часть меня отмечает, что он мог бы всерьез навредить мне без особого труда, настолько он сильный. Лукас трогает меня осторожно, бережно, так что я, в какой-то момент напуганная происходящим, незаметно для себя расслабляюсь, еще сильнее подаваясь вперед.
И тут раздается скрипучее:
— Хорошо пошла!
— Горги-и-и…
Вот еще бы несколько минут ты продержалась и помолчала! Лукас замирает, и я уже жду, что все закончится, когда понимаю, что Лукаса мелко трясет, кажется, от едва сдерживаемого смеха.
— Ты чего? — шепотом спрашиваю я.
Может, это у него реакция на стресс такая?
— Обожаю твоего фамильяра, — фыркает Лукас. — И тебя тоже.
Легкие поцелуи касаются губ так нежно, бережно, что у меня в горле встает комок. Лукас обнимает меня и шепчет «Постарайся тише», начинает двигаться, медленно, жестко, уверенно, и я расплавляюсь в его руках окончательно. Подстраиваюсь под его ритм, совершенно теряюсь в нем, и не заметила бы даже, вздумай Горги прогарцевать мимо, цитируя «Гравюры Хорарта». Я ощущаю только Лукаса, то, как его тело прижимается к моему, руку, которая обхватывает меня за пояс, и губы, которые целуют сгиб шеи.