— Извините, я думала, Вы разговариваете с кем-то другим.
Черные брови подняты, указательный палец парит над кнопками кассового аппарата, готовый нанести удар.
Сделав свой заказ — один и тот же заказ каждый раз, когда я прихожу в кино, — вскоре другой подросток за стойкой помогает ей, бесцеремонно вываливая на прилавок большую упаковку пышного маслянистого попкорна.
Каждое зернышко для меня, и только.
Шоколад.
Содовая.
Пока обдумываю еще один неудачный вариант, например, добавить лакрицу или рыбу по-шведски, меня перебивает девочка-подросток:
— Если Вы закажете еще один напиток для своего друга, получите скидку на оба напитка в размере пятидесяти центов. Ваша общая сумма составила бы $23,11 вместо $24,11.
Ее монотонный голос предлагает мне скидку; ее глаза говорят, что ей насрать, соглашусь ли я на это.
Я натянуто улыбаюсь, постукивая своей дебетовой картой по стеклянному прилавку; двадцатидолларовой купюрой ни за что не покроешь всю эту еду.
— Я без друга. Только я, спасибо.
Ее взгляд скользит по огромному ведерку для попкорна, шоколаду и напитку.
— Только вы? — Она, черт возьми, чуть не кричит. — Простите, я имею в виду — только один напиток?
Не могла бы она говорить еще громче? Не могли бы мы сообщить всем, что я иду в кино одна?
Я утвердительно киваю, желая, чтобы она понизила голос на несколько децибел.
— Да, только один напиток. Подождите. Я еще возьму бутылку воды, пожалуйста.
Конечно, это моя вина, что кассир подумала, что я не одна, когда заказала большой попкорн с дополнительным количеством сливочного масла, коробку шоколадных снежинок и содовую.
Я расплачиваюсь, стараясь незаметно пробраться к приправам, ставлю оба своих напитка на картонный поднос для закусок, неловко жонглирую им, вытаскивая пару салфеток из металлического держателя. Одна, две… пять салфеток.
Этого должно быть достаточно, верно?
Для пущей убедительности я вынимаю из формы еще две, потому что иногда на моих руках останется жир. Я ненавижу жирные пальцы.
Все еще сжимая в руке корешок билета, я пытаюсь поднять его, чтобы посмотреть, в каком зале идет мой фильм, но с треском проваливаюсь, и приходится все делать заново.
— Дафна?
Я замираю.
Смотрю.
Поворачиваюсь.
Стоящий позади меня в своем темно-синем пальто Декстер Райан криво улыбается мне сверху вниз.
Он разглаживает ладонями перед своих темных отглаженных джинсов — или вытирает пот с ладоней? — и поправляет очки в черепаховой оправе на переносице.
Я рассматриваю все это — каждый дюйм его фигуры — от опрятного пиджака, очков, небольшой ямочки на подбородке до черной вязаной зимней шапки, когда он внезапно снимает ее. Вместо того чтобы его волосы были приглажены, они непослушные и немного взъерошенные. Насыщенно-каштановые, его локоны волнистые, лохматые и нуждаются в стрижке.
Он пальцем убирает пряди с лица.
— Дафна, верно? — спрашивает он неуверенно.
Трудно сдержать стон разочарования из-за того, что меня заметили, но выдавливаю из себя жизнерадостное:
— Да. Привет, Декстер?
Затем он улыбается, его глаза сияют за темными черепаховыми линзами. Я имею в виду… мне кажется, у него сияют глаза. Может, это просто отражение в его очках?
Эти темные глаза опускаются на мои закуски, корешок билета зажат двумя пальцами правой руки. Его брови поднимаются.
— Тебе нужна помощь? Извини, я идиот; очевидно, что ты кого-то ждешь.
Нервный смешок срывается с моих губ, только я не могу прикрыть рот рукой, чтобы остановить его.
— Боже, спасибо тебе. Мне не нужна помощь, — поспешно говорю я. — Мне просто нужно посмотреть, в какой мне зал, но мне немного неудобно…
Из-за всей этой еды.
— Это все для тебя одной? — Он в замешательстве оглядывается. — Прости, это было грубо. Конечно, не только для тебя. С чего бы? — В его глубоком голосе слышится принужденный, нервный смешок.
Ух ты, момент вот-вот станет неловким.
— Нет, все для меня, — мне едва удается выдавить из себя эти слова. — Я здесь одна.
Глаза Декстера расширяются, отчего его брови поднимаются прямо к линии роста волос. Рот даже слегка приоткрывается, но не издает ни звука.
— Отлично, — шучу, больше для себя, чем для него. — Я лишила тебя дара речи.
Я прослеживаю линию его куртки, спускаюсь к руке, крепко сжимающей его зимнюю шапку.
— Нет! Черт, извини. Я не имел в виду… Я не знаю, что имел в виду. — Глубокий вдох. — Я тоже здесь один.
Внезапно его рот растягивается в глупой ухмылке, и мои зеленые глаза устремляются прямо к его губам, когда они складываются в слова: