Кто же задумал это? Боги, что живут в тени? Но зачем? Зачем нужны все эти «испытания»? Ответа не было. Боги не склонны что-либо объяснять смертным. Что мы для них? Мотыльки, бабочки-однодневки, что промелькнут и канут в вечности. Только мы, смертные, можем дорожить каждым мигом своей и чужой жизни. Потому что они кратки. Возможно, Мастер часов об этом догадывался, поэтому и вернул мне мой час жизни.
Жаль, что артефакт-шкатулку пришлось оставить на каменной тропе позади. Надеюсь, что больше она нам не понадобится. Я без колебаний перешагнул через нее и пошел дальше. Я нес в своих руках самый ценный груз, который когда-либо носил. Ведьма доверчиво положила мне голову на плечо. Я чувствовал ее прохладное дыхание на своей коже. Странная ведьма. Одна единственная во всем мире. Терпение которой я постоянно испытывал, но которая мне в который раз прощала. Вернее, я хотел верить в то, что она прощала. Разве кто-нибудь другой во всем мире был похож на нее? Я знал, что это невозможно.
— Как ты? — спросила она, и тревога в ее голосе легла бальзамом на мое сердце.
— Ничего, — сдержанно сказал я, стараясь говорить сурово, но невольно улыбаясь в душе.
Первые полчаса мне дались легко, обманчиво легко, затем стало тяжелее. И дело не в Тине, которая была в моих руках, как пушинка. Нет.
Я чувствовал, как темные силы из камней пытаются добраться до ведьмы. Как магия усилила атаку. Как она шарит черными руками в пространстве, пытается нащупать ускользнувшую жертву. Требует назад свою игрушку. Так паук, из чьей паутины чудом смогла убежать обессиленная муха, будет преследовать ее. Чтобы продолжать жалить, убивать, не дать вырваться живой из липких сетей.
Но я держал Тину на весу, отрезая от опасно поблескивающих камней, и чары устремились ко мне. Я отбил атаку, но магия продолжала биться в огненный заслон. Черные змеи обнажали жала, мой дракон окатывал их огнем, и мерзкие твари с шипением скрывались. Чтобы набраться сил и снова атаковать.
Так продолжалось час. Полтора.
— Как ты, Северин?
— Нормально, — прохрипел я сквозь зубы.
Чары вытягивали из меня последние силы. Один раз нога сорвалась с камня, и я чуть не оступился.
— Ах!
— Все нормально, Тина.
— Пусти меня! Я пойду сама!
— Сиди и не дергайся! — раздраженно бросил я ведьме. — Не хватало мне еще бороться с тобой.
Тина испуганно замолчала и снова обняла меня за шею. Совсем невесомо и нежно. Ее доверие грело мне сердце, заставляя его биться учащенно. Эх, если бы мы были не в тени!..
В какой-то момент я понял, что выдыхаюсь, что мой огонь слабеет. Что будет, когда у меня не останется сил противостоять врагу?
Еще сто шагов. Я сжал зубы и считал их, сражаясь с тьмой. Шаг. Второй. Третий…
Темная магия с хищной радостью взметнулась, почувствовав, что барьер рухнул. И ядовитые жала вонзились в мое сердце. Жестокая отрава. Грусть. Вина. Боль.
…Умирающий отец. Я снова стоял рядом с его постелью. А рядом был Натан, скорбно опустивший глаза к полу.
— Мальчик мой…
Голос отца слаб, и я наклоняюсь, чтобы разобрать шепот больного.
— Да, отец!
— Будь твердым. Иди смело к цели. Невзирая ни на что. Ты следующий герцог и правитель. На тебя ляжет ответственность за твое государство. Будь стойким, когда будешь принимать решение, даже очень тяжелое и жестокое решение. Это наш долг…
— Отец!
Но его глаза уже не видят меня. Драконий огонь, тлевший до последнего в слабом теле, уже отлетел, чтобы присоединиться к общему огню…
…Мечущаяся в смертной муке Мадлен. Ее прекрасное лицо искажено страданиями. Глаза под плотно закрытыми веками лихорадочно вращаются. К потному лбу прилипла прядь. Еще недавно черные, как сажа, сейчас волосы серебрятся сединой. Руки в оковах вцепляются в край лежанки с такой силой, что даже костяшки побелели.
— Будь ты проклят! — почти внятно произносит она, и вина пронзает мое сердце…
…Тина. Я перехватываю ее тонкое запястье магическими оковами. Ее взгляд, как удар кинжала. «Предатель!» — кричит она взглядом, и в душе разливается боль. Она больше не будет мне доверять. Никогда. Мог ли я действовать иначе? Мог. Но не захотел. Идти прямо к цели, не считаясь с сопутствующим ущербом. Вот чему меня всегда учил отец. Сопутствующий ущерб… Тогда почему сердце так ноет, как будто его пронзило отравленное железо…