С хорошими поступками как-то постепенно сживаешься.
— Карли! — Это появилась мамаша. Она обнимает свою Русалочку, она улыбается сквозь слезы. — Благодарю вас, мисс, благодарю, благодарю. Не знаю вашего имени. Благодарю вас, — повторяет она как заведенная, зарываясь лицом в дочкин мокрый «хвост».
У меня тоже наворачиваются слезы — я скучаю по мамуле. Не то чтобы мы с ней обожали друг друга достаточное количество времени, но все-таки…
Как бы то ни было, я знаю, что сейчас должно произойти (номинально мы в будущем, значит, от судьбы не уйдешь). Я оглядываюсь в поисках журналистов (День сурка продолжается), но у озера уже ни души.
Это что, и все, что ли?
Я промокла до нитки, с меня вода течет ручьями. Оборки на блузке жалко обвисли (в сухом виде вещи от Энн Тейлор смотрятся гораздо лучше, даже не сомневайтесь). Зато теперь я выгляжу практически так же, как тогда!
— С вами все в порядке?
Блин!
Я резко оборачиваюсь — и натыкаюсь на знакомый теплый взгляд. У Натаниэля, что называется, ни в одном глазу.
Боже, сделай так, чтобы это был не сон. Или, если это сон, не дай мне проснуться. Пусть я никогда не открою глаза.
— Возьмите мою куртку.
Пока дура в мокрой блузке пялится на Натаниэля, я сообщу вам, что у этой дуры идеально стройные бедра, она миниатюрна, хорошо сложена и не может пожаловаться на отсутствие мужского внимания. Натаниэль тоже сразу замечает все ее прелести. Пожалуй, мне следовало описать Сюзи гораздо раньше, но тогда мой рассказ поутратил бы присущий ему пафос.
— Надевайте, да поскорей.
Он набрасывает мне на плечи коричневую кожаную куртку (знакомая скользкая подкладка). Я отчаянно шмыгаю носом. Возможно, это простуда; не исключено, что из моих мозгов таким образом удаляется вода. Но скорее всего, я только сейчас начинаю понимать простую вещь: наш мир — чертовски славное местечко.
— Извините, что я на вас так пялюсь. — Натаниэль проводит рукой по векам, словно пытаясь смахнуть наваждение. — У меня эффект дежа-вю. У вас так бывает? Вам когда-нибудь казалось, что какие-то воспоминания просто вырезали у вас из памяти и теперь вы не знаете, куда вставить этот кусок, потому что пробел уже чем-то занят?
Голос у Натаниэля глуховатый — как будто он только что проснулся в моей постели. Мне известны о нем самые интимные вещи, а он даже не догадывается, кто я.
— Нет, с моей памятью все в порядке. Наоборот, я бы с удовольствием кое о чем забыла, но…
Меня пробирает дрожь, и я плотнее запахиваю Натаниэлеву куртку.
— Ваше имя Сюзи?
— Вы меня знаете? — спрашиваю я с предельной осторожностью.
— Ваше имя написано у вас на бейджике.
Параллельный мир отпадает. Ладно, обойдемся без него. Зато я — все еще хорошая. И никто у меня этого не отнимет.
— Да, меня зовут Сюзи Вонг. А вас?
Я спрашиваю, чтобы Натаниэль ничего не заподозрил.
— Натаниэль.
— Вы местный?
Тон у меня самый небрежный.
— Я здесь в отпуске. Приехал навестить родителей.
— Так у вас тут родители!
Обстановка проясняется.
— Да.
— А я недавно потеряла маму.
— Мне очень жаль.
Наверняка Натаниэль не может взять в толк, почему первая встречная изливает ему душу, но меня это не смущает. Главное, мне теперь есть что изливать.
— Видите ли, с этим трудно смириться. Мы с мамой никогда не были близки. А вам я все это рассказываю, чтобы вы не повторяли моих ошибок. Если вы в ссоре с родителями, помиритесь сейчас. Кто знает, когда вы их снова увидите и увидите ли вообще. Вы меня понимаете?
Натаниэль смотрит вежливо — я лезу не в свое дело.
— Да, конечно понимаю. Но я не могу с ними помириться.
Я хватаю его за руку.
— Можете. Это же очень важно! Вы ведь не хотите всю жизнь потом мучиться угрызениями совести? Поверьте, у вас все получится.
Он с улыбкой кивает.
— Так вот, значит, чем на самом деле занимается «Десять тысяч алых роз» — готовит семейных психологов!
— А вас, кажется, проняло.
— Почему вы работаете в цветочном магазине?
— Если честно, просто тяну время. Я бросила свою прежнюю работу, а пока вынашиваю кое-какие идейки.
— И какие же?
— Мне бы хотелось сделать карьеру в мире моды, а еще я постоянно работаю над своими воспоминаниями.
Он смеется. Вот за что я люблю Натаниэля: кроме него, надо мной никто не смеется.
— А не слишком ли вы молоды, чтобы работать над воспоминаниями?