— Как мне жаль.
— О чем тут жалеть? — Шепот зазвучал гневно и нетерпеливо. — Вы свободны и избавлены от подозрений. Ах да, у вас даже имеется чертово алиби, хоть вам и ненужное, да и мне оно также ни к чему.
— Не понимаю вас…
— Первое января, девять ноль-ноль! Хэйли находилась в Эленсберге, установлено абсолютно точно. Она была жива, пропади все пропадом! А вы где находились, Томас?
— Я не…
— Ну да, да, конечно. Простите, забыл. Вы здесь были, в этом самом кабинете, разговаривали со мной.
— Так, значит, если…
— Да, верно. Все оказались, черт подери, не в том месте, потеряли только треклятое время. Такие вещи случаются. Отец девочки и словом не обмолвился, что у него есть брат, а никому в голову не пришло его спросить. Нет, нам понадобилось зациклиться на чудаковатых курильщиках, страдающих амнезией. Я тут не шутки шучу, Томас. Ребенок оставался в живых как минимум пять дней после похищения, и от одной этой мысли меня пробирает до самых костей.
Том хотел сказать: он понимает, он знает, в гибели Хэйли есть доля его вины. Только в этой беседе Тому предназначалось амплуа Дурака, и Нэйджел позволял ему говорить исключительно глупости.
— В общем, я понимаю, каково вам.
— Ни черта вы не понимаете, Томас. — Сиплый голос Нэйджела напоминал шуршание сухих листьев на осеннем ветру. — Даже ни вот столечка не догадываетесь, каково мне.
Он положил трубку с мучительным всхлипом — так показалось Тому.
После звонка детектива настроение не поднялось и облегчения не наступило. Том чувствовал: его пробирает до самых костей. Он тупо смотрел в окно кабинета, на частые черные ветви падуба с гроздьями ягод. Том будто раздвоился. Увидел свое второе «я», тянущееся за карандашом и бумагой, составляющее список необходимых покупок для маленькой уродинки — собаки Финна, спавшей тут же в коробочке. Этот другой Том написал: «Клетка (домик)». Потом — «ошейник + поводок». Потом — «брелок для дрессировки?». И «резиновые кости».
Том наблюдал за двойником и угрюмо завидовал его бездушному механическому спокойствию.
— …в этом мире, кроме смерти и налогов, — заключил мистер Дон. Он сидел за столом с вращающейся крышкой, и бумаги постоянно падали с нее белыми хлопьями снега. — Знаешь, кто это сказал, еще до меня? Бенджамин Франклин. Шутник был тот еще. Надо тебе как-нибудь почитать его.
— Да, может, почитаю, мистер Дон.
— Ты его портрет наверняка видел на стодолларовой бумажке.
Чик пришел договариваться насчет мексиканцев. Китаец не особенно надеялся на успех, однако приготовился выложить тысячу долларов за всю бригаду. С первых же минут мистер Дон принялся жаловаться на декларацию о доходах. Хороший знак, по-видимому.
Мистер Дон все брюзжал, сидя спиной к Чику, и царапал на бумаге, царапал, царапал, заставляя китайца ждать. Наконец повернулся вместе со стулом.
— Ну и чем же я тебе могу помочь, приятель?
Чик изложил свои условия. На черепашьей физиономии мистера Дона, мясистой и загорелой, не отразилось ровно ничего; он разглядывал пятнышко на потолке прямо над головой Чика.
— Все, что я могу платить, мистер Дон.
Дон перевел взгляд на собеседника.
— Не хочется мне с тебя деньги брать. Я придумал кое-что получше. — Он бросил сигару в сторону Чика, особо не целясь, и китайцу пришлось присесть и поднять ее с пола. — Мою паровую баржу знаешь?
— Конечно, да.
Это серое судно, находящееся на самом краю дока и похожее на плавучий завод. Его надпалубные сооружения размером с дом того американца, а переходов и мостиков там видимо-невидимо.
Чика баржа давно восхищала своим серьезным и важным видом, хотя китаец не мог себе представить, на что человеку может понадобиться такая громадина. Он спрашивал у Ласаро, и ответ мексиканца — «чтоб пар делать» — лишь добавил судну таинственности, а значит — притягательности.
— Грустная история случилась. Заплатил я на аукционе тридцать пять штук баксов за эту хрень. У военно-морского флота выкупил. Планы строил большие. За границу собирался перепродать. Новенькая паровая баржа таких размеров стоит где-то миллион пять тысяч или миллион шесть. Всех, кто судами занимается, прощупал, штуку баксов на объявления извел. И как думаешь, чем дело кончилось? Никто брать не захотел. А я вот теперь о покупке жалею.
Мистер Дон постучал сигарой по старой латунной плевательнице, служившей ему пепельницей.
— Понимаешь, вот я и подумал, если мы с тобой станем партнерами, я б мог сократить свои убытки. На рынке отходов — швах, но можно еще сбыть цветные металлы. Десять штук выручить за латунь, за медь — и того больше, да прибавь сюда свинцовый балласт. В общей сложности тридцать пять тысяч. Все это добро с баржи выдаиваем, а саму чертову махину потом продаем. Это, может быть, еще двенадцать. Въезжаешь в расчеты?