— Финик! Беги сюда, быстро-быстро!
Хотя Том знал свиристелей по орнитологическому справочнику, ему ни разу в жизни не приходилось воочию наблюдать их. Он взял с подоконника бинокль, навел его на падуб, настроил увеличение, отчего картинка слегка поплыла перед глазами. Птицы смотрелись лучше, чем на фотографиях в справочнике — этакие щеголи, и перышки на фоне хмурого неба так и сверкают.
— Зачем бежать быстро-быстро?
Щенок старался укусить Финна за пятку.
— Смотри!
— Птички, — разочарованно протянул Финн.
— Свиристели. Держи. — Том передал сыну бинокль, и мальчик театрально вздохнул, поднося его к глазам.
— Видишь, какие хохолки?
— Ага. Птички будто велосипедные шлемы надели.
— Попробуй их сосчитать. Сколько там птичек, по-твоему?
— Миллионы.
— А что они делают?
— Не знаю. Ничего… Играют, да?
— Мне кажется, они клюют ягодки.
Они тем не менее (прав оказался Финн) ничем вроде и не были заняты. Не кормились, не дрались, самцы не искали самочек. Птиц словно подстегивала собственная неугомонность и желание покрасоваться — так юные спортсмены колледжа хвастливо демонстрируют мускулы.
— Можно мне теперь скушать печенье?
— Ну, если хочешь.
Том достал с полки справочник Петерсона и нашел слово «свиристель»: «окраска оперения может варьировать в зависимости от места обитания»; «это перелетные птицы»; «перемещаются с места на место и кормятся обычно немногочисленными стаями».
Финн со щенком ушел, и Том в одиночестве стоял возле окна, стараясь различить отдельных птичек в пестрой суматохе. Он навел бинокль на одну, в течение нескольких секунд не упускал ее из виду, а потом птица пропала, скрывшись за веткой. То же самое произошло и со следующей. Только Том выхватывал какую-нибудь взглядом, как она тут же оказывалась совсем другой или растворялась в воздухе, и еще долю секунды перед глазами неистово продолжали биться крылышки.
Утомившись от этих упражнений, Том настроил бинокль на судно, медленно выплывавшее прямо из-за дерева, едва ли быстрее, чем вышел бы человек. Чуть не доверху оно было нагружено контейнерами всех мыслимых и немыслимых цветов, поэтому вода скрывала почти весь изъеденный ржавчиной корпус. Флаг безжизненно свисал с шеста на корме. Когда корабль полностью показался из-за дерева, Том под неразборчивым названием прочел надпись «Панама-Сити», выведенную отслаивающейся краской. Воскресное судно. Том знал заведенный порядок: чтобы не платить грузчикам за сверхурочную работу, корабль ночь простоит на якоре в заливе, потом, в понедельник утром, двинется к Харбор-Айленду для разгрузки.
Судно окончательно остановилось. На носу забегали человечки. Если Том откроет окно, то услышит позвякивание цепи. Мысль эта побудила его снова навести бинокль на падуб. А там — никаких свиристелей. Словно и не было суматохи, не было крыльев, трепетавших так бешено, что глазу их и не различить. Лишь унылая воскресная тишина напоминала об улетевших птицах. Наверное, они в какую-то долю секунды решили сняться с места и повиновались загадочному общему велению стаи: подняться в воздух и в мгновение ока скрыться. Том внимательно всмотрелся в небо, но не обнаружил никого, кроме одинокой чайки, описывавшей круги невдалеке. Это из-за его невнимательности они скрылись. Если б он не спускал с них глаз, свиристели бы никуда не делись.
Том напряженно вглядывался в гущу веток — вдруг одна или две птички ненароком отстали. Нет, не везет. Зато когда его глаза привыкли к полумраку, образуемому листвой падуба, он заметил множество коротких остреньких черенков на месте красных гроздьев. Свиристели склевали с дерева все ягоды.