За возникновением языка последовало быстрое присоединение к речевым зонам обширных участков левого полушария, разраставшихся так быстро, что это вызвало смещение зрительных зон в сторону затылка и присвоение языковыми центрами большей части области, ранее отвечавшей за пространственные навыки. Зрительные и пространственные функции, разумеется, также исключительно важны, и в правом полушарии они удержали свои позиции. Так началась дифференциация полушарий, которая привела к тому, что у каждого из них развилась специализация на собственных функциях, гораздо более выраженная, чем у других видов.
Языковой аппарат
Применительно к мозгу главное свойство языка состоит не в том, что его можно использовать для коммуникации, а в том, что это средство коммуникации подчиняется определенным правилам. Поэтому речевые зоны мозга не занимаются ни языком тела, ни жестикуляцией, ни воплями, ни вздохами. Однако формализованным языком жестов все-таки управляют речевые зоны, и они же управляют другими формализованными жестами (такими как палец, поднесенный ко рту, чтобы призвать к тишине), потому что хотя эти жесты и лишены того, что мы считаем неотъемлемым компонентом языка (слов), они имеют формализованную структуру, а для мозга важно именно это3.
Навыки, позволяющие нам строить и понимать структурированные речевые конструкции, — это совсем не то, что наши общие интеллектуальные способности. Их развитие не определяется появлением у нас умения оперировать важными и сложными идеями. Судя по всему, эти навыки, по крайней мере потенциально, присутствуют у нас задолго до появления такого умения. Они встроены в мозг так основательно, что у здоровых детей минимальный опыт нахождения в языковой среде на определенном этапе развития позволяет стремительно осваивать язык во всей его сложности. Даже самый немногословный пустоголовый подросток способен, если его заставить, составлять грамматически правильные предложения.
Лингвистический аппарат некоторых людей гораздо внушительнее, чем идеи, которые ему приходится передавать, и самые жалкие представления раздуваются до непомерных размеров, заполняя его. Большинству из нас известны люди, которым членораздельная речь дается без малейшего труда, но которые при этом могут часами складно и выразительно говорить ни о чем. На первый взгляд такие люди могут показаться культурными и даже талантливыми, но при ближайшем знакомстве оказываются пустомелями.
Существует крайняя форма такого отклонения — так называемый синдром Вильямса. Рассмотрим его на довольно типичном примере мальчика по имени Алекс. Когда он был младенцем, он не лепетал, как большинство детей, и в соответствующем возрасте не говорил “ма-ма” или “па-па”. Когда ему исполнилось три, он начал демонстрировать признаки умственной отсталости и не произнес еще ни единого слова. В пятилетием возрасте Алекс наконец произнес первые слова. Это случилось в один жаркий день в приемной врача. Алекс никак не мог угомониться и то и дело подходил к небольшому работающему вентилятору, который принесли в приемную, чтобы там было хоть немного прохладнее. Матери несколько раз приходилось оттаскивать его на безопасное расстояние, но мальчик всякий раз возвращался к вентилятору и пытался засунуть в него пальцы. Дежурная медсестра, заметив это, выключила вентилятор. Алексу это явно не понравилось, и он включил его сам. Тогда сестра отключила розетку, которая была с выключателем. Через несколько минут Алекс подобрался к розетке и снова включил ее. Тогда сестра вынула вилку из розетки и положила ее туда, где мальчику было ее не достать.
Но Алекс и тут не успокоился. С недовольным видом он стал щелкать переключателем вентилятора и выключателем розетки и трясти основание вентилятора. Люди, сидевшие в приемной, уже приготовились к возмущенному воплю или какому-то еще обычному детскому способу выражения протеста. Вместо этого Алекс выбрал именно этот момент, чтобы впервые заговорить. И вот что он сказал: “Боже мой! Вентилятор не работает!”4
Начиная с этого момента полноценная, почти взрослая речь полилась из уст Алекса, как будто он уже давно ее освоил и только и ждал подходящего момента. К девятилетнему возрасту его лексикон и владение грамматикой, синтаксисом, модуляцией голоса и интонацией были не хуже, чем у любого взрослого. Он обрел исключительную уверенность в себе и горделивую осанку и расхаживал по дому, как заслуженный дипломат на званом ужине. Но содержание его речи не особенно улучшилось с тех пор, как он прокомментировал ситуацию с вентилятором. И, по-видимому, таким оно навсегда и останется.