Ибо ну не походила маменька на вчерашнюю неадекватную дамочку. И вообще — меня очень мучил сам факт, что я родную мать веду на прием к психиатру. Звучало это так, словно я ее уже в сумасшедший дом сдаю.
«У шизофреников это, говорят, периодами, — вздохнул голос. — И вчера было обострение. Так что провериться все равно надо».
Я вздохнула и скрепя сердце согласилась.
По дороге в больницу мать лезла под руку к Дэну и изо всех сил советовала ему, как вести машину.
— Что машину трясет так? — поджимала она губы. — Не дрова везешь!
Я внутренне ахала — новенький Крайслер футуристического дизайна двигался настолько плавно, что можно было на сиденье ставить стакан с водой и ехать, не расплескав по дороге ни капли.
— Да, Ольга Алексеевна, понял, — соглашался Дэн на ее нелепые претензии, внимательно следя за дорогой.
— И чего так быстро едешь? — снова приставала она. — Угробить нас хочешь?
— Никоим образом, — учтиво говорил ей Дэн и сбрасывал скорость с шестидесяти километров до пятидесяти.
Поерзав, мать молчала до тех пор, пока не придумала снова, к чему бы придраться:
— Вот, буржуи, такие деньжищи в машины вкладывают, а детям в детдомах есть нечего. Не по христиански это. А, Денис Евгеньевич?
И при этом она красноречиво осматривала салон Крайслера.
— Мать, — печально произнесла я. — Ты меня кажись замуж не так давно все мечтала выдать?
— А что? — настороженно отозвалась она.
— Так не лезь тогда будущему зятю под шкуру, хотя бы до тех пор, пока он на мне не женится! — укоряюще воскликнула я.
— Ну вот еще! — недовольно отозвалась она. — А что я такого сказала?
— Я с тобой помру старой девой, — раздельно сказала я. — Понимаешь ты хоть это?
Мать налилась краской, яростно на меня посмотрела, но тут вмешался Дэн.
Пряча ухмылку, он сказал:
— Ольга Алексеевна, на самом деле давно хочу вас поблагодарить.
— За что? — растерялась она.
— За то, что дочку воспитали именно такой, какая она есть, — серьезно сказал Дэн.
— А какой меня воспитали? — живо заинтересовалась я.
— Ты искренняя…
— … что признак неумности, — буркнула мать.
— Добрая…
— Ага, простота — хуже воровства.
— … и очень обаятельная, — закончил Дэн.
— Приехали, — железным тоном громко сказала я, заглушая комментарии маменьки по этому поводу.
Та недовольно на меня уставилась, но все же вылезла из машины без скандалов.
Я переглянулась с Дэном, и он, все поняв, пошел к крыльцу клиники, а я повернулась к матери.
— Послушай, — решительно начала я. — я Дэна люблю. Не могла бы ты меня перед ним не позорить?
— И как это я тебя позорю, интересно? — поджала она губы.
— Не говори ему про меня плохо, ладно? Мало того, что мне неприятно это слышать, так еще создается впечатление, что родная мать меня ненавидит.
— Да с чего бы это? — с апломбом отозвалась она. — Я просто указываю тебе на твои недостатки. Добра тебе желаю.
— Мать, — вздохнула я. — Тех, кого любят — ласкают, а не бьют.
И я, не дожидаясь ее ответа, развернулась и пошла к Дэну, который внимательно наблюдал за нами издали. Мать молча шла за мной следом.
— Все в порядке? — слегка обеспокоено спросил он.
— Да, — кивнула я, и, поднявшись на цыпочки, чмокнула его в ямочку на подбородке.
— Хоть бы на людях постеснялась, — буркнула сзади мать.
— А я его люблю! — глядя на нее в упор, сообщила я.
— Говори мне это почаще, — усмехнулся Дэн.
— Да ну вас, — махнула мать рукой. — Пошлите к вашему врачу, чего стоим? Меня не на целый день отпустили с работы, имейте в виду.
Мы согласно кивнули, зашли в клинику и пошли по коридору, глядя на таблички.
— О, я вижу! — наконец вскричал Дэн, указывая на дверь впереди.
Я не смотрела ни на него, ни на дверь. Я смотрела на мать, которая прижалась к стене и с трясущимися губами глядела на парня, что шел с какой-то девушкой по коридору. Парочка о чем-то беседовала, не обращая на нее ровно никакого внимания, до тех пор, пока мать не схватила парня за рукав.
— Простите? — обернулся он.
— Ты зачем, подлец этакий, фату напялил, да в моем доме на кровати валялся? — почти жалобно спросила она.
— Простите? — повторил парень, нахмурившись и глядя на мать ничего не понимающим взглядом. — Вы о чем?
— Мать! — кинулась я к ней, и хватая ее в охапку.
— Вы ошиблись, Ольга Алексеевна! — Дэн кинулся с другой стороны и встал между парнем и матерью. — Это был не он.
— Да как не он, если он! — уверенно отбивалась мать. — Вот и родинка на левой руке, я заметила ее, когда он поправлял фату.
— Мать, не пори чушь! — зло прошипела я. Черт возьми! На нас уже народ оборачиваться стал!
— Ты как со мной разговариваешь? — возмутилась мать.
— А чего ты к незнакомым людям пристаешь???
— Как это к незнакомым? Я должна выяснить, что он делал на моей кровати и в фате! А ну отвечай!!!
— В какой фате? — совершенно заморочено спросил парень?
— В розовой и с цветочками! — запальчиво крикнула мать. — Я тебя, оболтуса, очень даже хорошо запомнила, и не надейся, что у меня склероз! Денис Евгеньевич, хватайте его, а то убежит! А ты, Маняша, звони в милицию, пусть с ним разберутся!
К нам по коридору уже спешили врачи в белых халатах. Я нервно переглянулась с Дэном и он понятливо распахнул дверь в кабинет Крамского.
— Что случилось? — спросил нас подошедший врач.
— Нам у Крамского назначено, — отмахнулась я. — Мам, пошли, пожалуйста!
Врач покачал головой и встал в сторонке, глядя на нас.
Я же тем временем ловко впихнула в кабинет порядком взбешенную матушку, однако та сделала шаг в кабинет и замерла, не давая мне захлопнуть дверь.
— Мам, ну проходи, а? — попросила я, чувствуя, что сейчас точно зареву.
— Та-аак! — уперла она руки в боки. — Вижу, вижу теперь, где бесовское гнездо! Не врач это, Маняша!
— С чего бы это? — спросила я, глядя на представительного мужчину за сорок, сидевшего за столом и вопросительно на нас смотревшего.
— Это, доча, тот самый мужик с заячьими ушами, что у меня на кухне борщ наворачивал, — злобно поведала мать. — Тут, похоже, милицией не обойтись. Святой водой все надо окропить, а после бензинчиком, да сжечь во славу Божию!
Я беспомощно посмотрела на Дэна и услышала, как врач за спиной тихо говорит медсестре:
— Светка, живо санитаров покрепче!
Домой мы с Дэном вернулись в тот день поздно, и оба совершенно расстроенные. Мать положили в невропатологический диспансер, проще говоря — в сумасшедший дом. Предварительный диагноз был действительно — шизофрения.
На душе было гадко. Мать да, сначала, в кабинете Крамского, ругалась, качала права, пыталась у врача получить ответ, зачем он, собака, все мясо из борща вытаскал, пыталась позвонить в свою церковь и мобилизовать всех прихожан на борьбу с нечистью. Но когда за ней пришли санитары — мать растерялась и заплакала. Как вспомню, как она тянула ко мне руки и рыдала: «Манечка, доченька, не отдавай меня им, пожалуйста» — так до того муторно становится, кто бы знал…
Потом, правда, когда ей сделали укол, она впала в безучастное состояние и лишь бормотала, что падет на меня кара Божия за то, что я с ней сделала.
Я пыталась говорить с врачами — мол, я дома обеспечу матери уход, необязательно ее класть в психушку. Те лишь печально качали головой и говорили, что матери нужна усиленная медицинская помощь, которая невозможна в домашних условиях. Да и небезопасна мать сейчас для окружающих.
Последний аргумент меня убедил. Ибо мать действительно кидалась на людей.
Мы молча поднялись на лифте на наш этаж, Дэн достал карту-ключ и сунул в щель.
— Чего Соньке-то скажем? — тихо спросила я его.
— А что? — воззрился на меня Дэн.
— Так ведь теперь Данила ее на ней не женится.