— Ты же не знаешь устройства выжималки. Это же многоэтажный завод.
Саушкин твердил своё:
— А полная темнота на что? Если уж я додумался до хитрости с кошельком при старухином фонарике!..
Гену Никифоровичу пришлось впустить Саушкина.
Посидели они в темноте, помолчали.
— Я так думаю, — сказал, наконец, Саушкин, — что вы где-нибудь задели ногой провод и выдернули штепсель из розетки.
Ген Никифорович фыркнул:
— Вот ещё глупости!
Посидели они, помолчали.
— Я часто дома задевал ногой провод от торшера, — сказал Саушкин, — и выдёргивал штепсель.
Когда Саушкин в десятый раз повторил про штепсель и провод, Ген Никифорович не выдержал:
— Пойдём проверим, все ли штепселя на месте.
Они прошли по этажам выжималки — и, разумеется, нашли выдернутый штепсель.
Ген Никифорович высмотрел облако потяжелее и включил свою выжималку.
Над островом облако остановилось. Конец его загнулся вниз и влез в раструб выжималки. Выжималка проглотила облако, загудела, затряслась.
— Дело в шляпе, — объявил Ген Никифорович. — Полезай в свою машину.
Саушкин вошёл в машину, разделся и открыл краны. Из дырочек в трубах ударили струи. Вода становилась всё холоднее. Саушкин терпел.
Пошла ледяная — он терпел.
Он терпел, когда на него посыпался ледяной горох.
Из машины он вернулся пятнистый от синяков.
Ген Никифорович испугался:
— Что там случилось? Почему ты в синяках?
— А разве так не должно быть?
Ген Никифорович взглянул на небо и ахнул:
— Вон что! Выжималка засосала градовую тучу.
Саушкин разозлился:
— Выходит, моя машина просто-напросто душ?
Ген Никифорович тут же ответил:
— Градовый душ, — это впервые в мире.
— Что же вы думали, — негодовал Саушкин, — когда рисовали чертёж душа и называли его машиной для переделки?
— Думал, построит душ, а там разберёмся, — оправдывался Ген Никифорович.
— По-вашему, душ — это всё, — сказал Саушкин. — А кто победил старуху? Кто научился думать в темноте? Кто научился говорить полным голосом? Кто исправил вашу выжималку?
Прощаясь с Саушкиным, Ген Никифорович подарил ему своё присловье:
— Вперёд, а там разберёмся!
— Знаем мы это присловье, — сказал Саушкин. — Идёшь с ним в душ, а попадаешь под град. Хорошо ещё, ваша выжималка не втянула самолёт. Нет уж, у меня будет своё: «Вперёд, и ничего не бойся».
Саушкин надул свой баллон и отплыл с острова.
Теперь он не ждал, куда его понесёт, а грёб руками. Плыл на зазывающий старухин голос:
— Пожалуйте, все виды услуг! Ублажаем, угощаем, отправляем в путешествия!
Скоро показался остров с голубеньким павильоном. В дверях павильона поблёскивало. Саушкин догадался: усатая старуха наблюдает за ним в бинокль.
Когда же он добрался до острова, старуха как ни в чём не бывало сидела в своём павильоне и жужжала электробритвой. Саушкина она признала, только виду не подала. Напоила лимонадом, уложила отдохнуть. Извинилась: дескать, дела требуют. Стала звонить по телефону, вызвонила Африку и предложила белого медвежонка в тамошний зоопарк. Африканцы сперва не соглашались на белого медвежонка: есть у них белые медведи, размножаются в зоопарках хорошо,— а просили крокодилиху на развод: такая беда, у них всех крокодилов выловили и развезли по другим странам, остался один крокодил. Старуха пообещала в будущем одного крокодила на развод и таки навязала африканцам белого медвежонка. Повесила трубку, пожаловалась Саушкину:
— Намаялась я с этими зверями, давай свекольника похлебаем, силы восстановим.
Поели они, и старуха попросила Саушкина помочь. В четыре руки они потянули за кольцо в полу. Поехали вверх подвешенные на цепях гири, загремели цепи и колёса, поднялась тяжёлая западня.
В подвале старуха сняла с крючка небольшую белую шкуру, почистила, потрясла и попросила Саушкина как о чём-то пустяшном:
— Полезай-ка, милый сын, погляди, не погрызена ли где шкура?
Саушкин сказал про себя: «Вперёд, и ничего не бойся».
Давайте-ка условимся, что теперь с «вперёд, и ничего не бойся» станут начинаться новые главы.
СТАРУХА МЕНЯЕТ ПРОФЕССИЮ
— Вперёд, и ничего не бойся, — сказал себе Саушкин.
— Чего ты там бормочешь? — заворчала старуха. — Полезай давай в шкуру-то, некогда мне.
— Вы бы, бабушка, сперва показали, как это делается.
— Да я в эту беленькую и не залезу!
— Другую возьмём, побольше. Да хоть эту, — сказал Саушкин и снял с крючка шкуру крокодила.
Старуха залезла в шкуру и оттуда сказала:
— Видел? Чего тут мудрёного-то!
Саушкин мигом зашнуровал её. Попалась, усатая!