А после, какая перемена! Действие превратилось в расследование. Рассуждения управляют интригой. Ритм повествования невероятно ускорился. Ситуации неожиданно превращаются в свою противоположность. Мир стал новым, блестящим, непривычным и грандиозным: «Полая скала», древний готический замок, где Люпен, одурманенный наркотиками, силится постичь значение слов «А по он»; замок «Тибермениль» («Топор взмывает в воздухе дрожащем, крыло открылось, и восходишь к Богу»), где магическая формула скрывает тайну подземного хода. Леблан твердой рукой рисует невиданные ранее декорации: большой парижский отель, где зарезали банкира Кесельбаха, тюремный двор, гильотина, Париж тех лет — фиакры, автомобили, кафе. Историческим мелодрамам пришел конец. У нынешних тайн привкус газетных новостей: «Семерка червей», «Красный шарф», «Солнечные зайчики»… Они расследуются с поразительной энергией и быстротой.
«Частенько я по десять раз переписываю одну и ту же главу, — признавался Леблан. — Как в театре, я вижу своих героев, слышу их. И как в театре, нужно выстраивать каждую сцену, добиваясь равновесия частей, точности психологического рисунка, насыщенности действия; надо соблюдать строжайшую логику и оставлять место для случайностей. Вот, мне кажется, лучший рецепт приключенческого романа».
Но Леблан забыл сказать, что он первым, с поразительной изобретательностью, разработал все основные ситуации современных детективов: то повествователь оказывается преступником (прием, обеспечивший успех «Убийства Роджера Акройда» Агаты Кристи), то Люпен решает самые запутанные загадки на тему «запертой комнаты», и никакой Диксон Карр не предложит более элегантных решений, то, наконец, автор с увлечением выстраивает цепочки дедуктивных выводов — виртуозно и насмешливо. Действительно, Леблан все предвосхитил, предсказал, придумал. И если он кажется сейчас немного старомодным, то потому лишь, что самые эффектные свои приемы, как сам признавался, он заимствовал из театра, а современный детектив, полностью вымышленный, строится как фильм. Леблан мыслит сценами, детектив — образами. Луи Фейад, экранизировав плохой роман-фельетон о Жюдексе, привлек миллионы зрителей. Жюдекс — Люпен для бедных, — обретя вторую жизнь в кино, стал воплощением темных сил подсознания, проекцией нашего безумия, той части раздвоенной души, где гнездится страх. Кино, соединившись с литературой, помогает побороть ужас бытия.
Современник Леблана Гастон Леру поведал читателям о приключениях Рультабия. «Тайна желтой комнаты» и «Духи дамы в черном» — знаменитые романы-фельетоны. Но они больше «фельетоны», нежели романы, а еще точнее — «жестокие романсы». Леру создал «Трехгрошовую оперу» для юного сыщика, который творит чудеса, «найдя верный ход рассуждений». Все чрезмерно в этих книгах — патетично, тяжеловесно, наивно. Но Леру, быть может, сделал для детектива больше, чем Леблан, — он популяризировал методы Шерлока Холмса. Он изложил их общедоступным языком, все разъясняя и разжевывая. Рультабий отнюдь не интеллектуал. Он идет от причины к следствию, от правила к выводам с примерным прилежанием. Успех собственных рассуждений каждый раз восхищает его, и своим восторгом он непременно делится с читателем.
«Тайна желтой комнаты» навсегда отбила охоту читать «Хлебоношу», «Позорника Роже» и прочие лубочные сочинения. Детективный сюжет стал основным типом повествования — чарующим, непредсказуемым и плодотворным.
Аналогичное и не менее сильное влияние оказал «Фантомас». Аллен и Сувестр изобрели множество таинственных ситуаций, вслед за Лотреамоном они дали волю почти потусторонней жестокости. Вот почему Филипп Су по писал: «Подлинный приключенческий роман, то есть «Фантомас»»… Гийом Аполлинер: «По богатству вымысла «Фантомас» — одно из величайших произведений мировой литературы». Робер Деснос, Блез Сандрар, Анри Дювернуа, Арагон, Колетт, Франсис Карко, Макс Жакоб, Кено, Кокто восславили Фантомаса, видя в нем особую форму поэзии, неотделимую от фантастики. Но Аллен и Сувестр пренебрегали логикой вымысла, системой доказательств, не заботясь о том, чтобы украсить повествование эффектными фразами, броскими концовками, драматическими умолчаниями. А Леру проявил себя искусным постановщиком сцен разоблачений — неожиданных, ошеломляющих, невозможных и логичных. После него и благодаря ему можно было переводить англоязычных авторов: читатель был готов благосклонно встретить их и не был обманут в своих ожиданиях. Он выучил правила игры.