Девочка пожала плечами и озадаченно на меня посмотрела.
— Принимаешь наркотики? — Она опять нахмурилась. Учитывая ее возраст, ее, безусловно, нельзя было назвать застенчивой.
— Нет. Я просто устала, вот и все. А который час?
— Около четырех. А если ты устала, почему бы тебе не лечь в кровать и не поспать?
Она присела на подлокотник и подбросила в воздух какие-то ключи. Я сказала ей, что моя кровать далеко, и, чтобы хоть ненадолго приостановить этот дикий шквал ее вопросов, я спросила, сколько ей лет.
— Двенадцать. А тебе сколько?
— Семнадцать.
— Круто. А что это за книга?
У меня на коленях лежала книга ноктюрнов. Я объяснила ей, что это собрание картин парня по имени Уистлер. Услышав его имя, она засмеялась.
— Он что, свистел?[2]
— Не думаю, — мрачно сказала я. Мне хотелось заступиться за парня по имени Уистлер, хотя я даже не была с ним толком знакома. Однако мне казалось, что он меня хорошо знает.
— Ты смешно выглядишь. — Ее нимало не напугала моя мрачность.
— Почему?
— Платье смешное.
— Оно раньше было маминым. — Я поморщилась. Почему я не захватила с собой чего-нибудь, чтобы переодеться?
— Ну и ну. Я бы ни в жизни не надела мамину одежду.
— А почему?
Девочка наморщила носик и ненадолго задумалась, но ответа, видимо, так и не нашла. Она снова подбросила ключи в воздух и ловко их поймала, уверенно хлопнув ладонями.
— Просто не надела бы, — сказала она, и я пришла к выводу, что у нее хорошее чутье.
— И правильно. От этого одни проблемы.
— А у тебя проблемы?
Я сдула с колена листок.
— Типа того.
— Какие? Что ты натворила? — Внезапно у нее сделался взволнованный и заговорщический вид, и она резко ко мне склонилась.
— Ну, думаю, я сбежала из дома.
— Круто. — Она надула губы и одобрительно кивнула.
Должна вам признаться, я испытала облегчение оттого, что мне наконец удалось ее впечатлить, особенно после того как я потеряла столько баллов из-за маминого платья. Я позволила ей поразмыслить над этим. Она молчала, и только я начала думать, что у нее закончились все вопросы, как она выступила с очередным вопросом, и это был вопрос-красавец.
— А твоя мама в ярости, что ты взяла ее платье?
Я чуть не рассмеялась.
— Нет. Моя мама живет во Франции. Она и не узнает, что я надела ее платье.
— А почему она живет во Франции? Почему она не живет с тобой?
Похоже, девочка искренне обеспокоилась. Раньше меня никто об этом не спрашивал. Не думаю, что и я сама задавалась этим вопросом. На мгновение я опешила.
— Потому что. Потому что она немного не в себе. За ней присматривают.
Мы с папой отвезли ее в аэропорт. Никто вслух не говорил, что она уезжает навсегда. Говорили, что она неважно себя чувствует и что она едет, потому что нуждается в присмотре. Возможно, говорили, она скучает по родине. Возможно, говорили, ей станет лучше и она вернется летом. Но я понимала, что все это просто слова. Невозможно было понять о ней хоть что-нибудь, потому что ее там не было; ее не было в комнате, ее не было в машине, ее не было в ее собственном теле, даже в ее глазах ее не было. Она неподвижным взглядом смотрела из своих глаз, будто они были окном, выходившим на другой пейзаж, пейзаж, которого мы видеть не могли. Она сидела на переднем сиденье, глядя прямо перед собой. Работало радио. Мы все молчали. Молчали до тех пор, пока не оказались на таможне, возле дверей «прощай навсегда». Она вдруг пришла в волнение. Она стала хмуриться, напряглась. Папа положил руку ей на плечи, как будто она была ребенком, который впервые идет в школу и нуждается в поддержке. А потом он притянул ее к себе и обнял, и я отвернулась, потому что мне показалось, что в этом есть что-то интимное, что, бывает, происходит между мужем и женой. А когда настал мой черед, я увидела, что она по-настоящему на меня смотрит, и она сказала страннейшую вещь. Она сказала; «Я люблю Манон». Как будто она обращалась к кому-то другому. А потом моя мама просто ушла туда, откуда она когда-то пришла.
— У нее депрессия? — спросила девочка.
— Да, депрессия. Говорят, это маниакально-депрессивный психоз.
— Тогда ей стоило бы повидаться с моей мамой. — Девочка сложила руки на груди. Было видно, что она очень гордится своей мамой.
— Почему?
— Потому что это ее работа. Она всегда общается с людьми с депрессией. Они после этого лучше себя чувствуют.
— Она что, врач? Я думала, она театральный режиссер.
— Она психотерапевт и театральный режиссер.