– Томми. Они не смогли найти тебя, поэтому позвонили твоей маме, а она дала им этот номер.
– Что случилось? – У меня сердце почти остановилось.
– Машина сбила его и скрылась. Кто-то его переехал. Он в больнице.
Как только я открываю дверь, мама осматривает меня с головы до ног.
– Почему ты так одет?
Не уверенный в том, что она имеет в виду, я смотрю вниз на шорты и футболку.
– Я только что закончил тренировку, – отвечаю ей резко, вытирая лицо полотенцем, обернутым вокруг шеи. Резко, потому что мне не нравится, что прямо сейчас приходится отвечать на какие-либо вопросы. – Вопрос получше: что ты тут делаешь? – Шагаю в сторону, и она входит в квартиру.
Верный своему слову, я изменил все коды доступа. Больше никаких неожиданных семейных визитов. Единственный код, оставшийся нетронутым – Райли...не знаю, что остановило меня, его стоило поменять одним из первых, но я не смог.
Райли...
Каждый день я просыпаюсь обозленным. Ищу ее, ожидая, что она лежит рядом со мной, и каждый день вспоминаю о том, что произошло. Снова разочаровываясь. За всю свою жизнь я любил двух женщин и оба раза был предан. Обманут каждой.
С другой стороны, все еще трудно поверить, что девушка, которая не стала покупать за мой счет купальник, украла десять тысяч долларов, деньги, которые лежали нетронутыми в том ящике несколько месяцев.
Он все еще заполнен стикерами. Когда она брала наличку, чтобы оплатить за продукты или еду на вынос, она оставляла чек. Чек...что-то не так. Брать деньги не в ее характере, я всегда так думал. Но тогда зачем врать? Почему бы не выложить правду? Почему не сказать зачем она их взяла, если только это не что-то незаконное или что-то, что я бы не одобрил?
Лейни соврала, чтобы избавить меня от страданий и усугубила и без того плохую ситуацию. Райли соврала по непонятным причинам и даже если она не врала, она виновата в замалчивании правды.
Тогда почему я чувствую, что именно я тот, кто не прав? Почему ощущаю себя никчемным куском дерьма? Почему мне снятся кошмары с ее заплаканным лицом, и я просыпаюсь весь в поту каждую ночь?
Я ношу на себе это давящее чувство вины на протяжении трех недель и спасения не предвидится. Я не могу спать, работать, жить.
И хуже всего, я скучаю по ней. Тоска по ней раздавила меня. Такое чувство, будто мне отрезали одну из конечностей. И я живу в состоянии почти парализующего страха, что что-то не так. Что-то неправильно, и я вовремя не окажусь рядом чтобы спасти ее... или себя.
– Санджай сказал, что ты неделю не выходил на работу.
Я на взводе, а она испытывает меня. Маме кажется, что давление на моего делового партнера поможет ей. Она не знает, что Санджай передал право вести переговоры мне.
– Ты разве не должна быть в Вашингтоне и раздражать других выбранных должностных лиц? – Я никогда не пойму, как кто-то может хотеть быть политиком.
Я оставляю ее у входа, возвращаюсь на диван и убавляю звук у игры.
– Улетаю сегодня.
– Переходи к делу...чего бы ты не хотела.
Ее плечи опускаются. Она отводит взгляд. Она принимает такой раскаивающийся вид, когда чего-то хочет от меня. Это притворство. У нее плохо получается. Джоан Уэст ни одного дня в своей жизни ни о чем не сожалела и это не остается не замеченным.
– Что происходит с Уинстаром? Левенталь сказал, что ты не ответил ему встречным предложением и что ему не терпится закрыть сделку.
Забавно, пока она говорит, все встает на свои места.
– Я собираюсь отклонить его предложение. Мы не продадим исключительные права, особенно контрагенту военных сил.
– Джордан, ты знаешь, что эта сделка значит для меня.
– Ага, знаю. Левенталь отчаянно хочет ее заполучить. Попав в не те руки, технология может быть использована в собственных целях, в качестве оружия. Скажи ему, что ответ – нет. Переговоры окончены.
Я прибавляю звук игры Джаентс (прим. Нью-Йорский футбольный клуб).
Некоторое время она наблюдает за мной, без сомнения, обдумывая следующий шаг.
– Что с тобой случилось? Все дело в это нелепой девчонке, да?
Холодная ярость – все что я чувствую прямо сейчас. Это отодвигает остальное на второй план.
– Я не собираюсь удостаивать тебя ответом, потому что выйдет не очень красиво, а ты моя мама. Но эта девчонка содержала себя с шестнадцати лет. Построила бизнес с нуля, без чужой помощи. Называя ее нелепой, ты только будешь злить меня, поэтому будь осторожна.
– Дорогой...– она вздыхает, выражение ее лица смягчается. – Ты ведешь себя неразумно. Существуют миллионы других девушек, лучше чем переоцененная няня... это так непохоже на тебя принимать все так близко к сердцу.
Вот как плохо она меня на самом деле знает. Женщины по-лучше...что-то в этом не дает покоя, мучает. А потом я понимаю почему. Понадобились ненормальные наклонности моей матери, чтобы увидеть истину.
Существуют миллионы других женщин. Я видел довольно многих из них. И никто из них ей в подметки не годится.
Я отослал прочь единственную девушку, которая по-настоящему любила меня таким какой я есть, знаю, что это так и есть. Это чувствуется в ее каждом слове, прикосновении, взгляде...в каждом действии, и я потерял ее из-за денег. Потому что не поверил ей. Женщине, которая в любой момент могла бы воспользоваться своей внешностью, но не сделала этого. Все чего она хотела – я, нужно найти ее и умолять о прощении.
Мама выглядит смущенной.
– Почему ты улыбаешься?
Встаю и оборачиваю руки вокруг нее, крепко обнимая. Меня накрывает чувство облегчения, я не испытывал этого с тех пор, как ушла Райли. И теперь, когда я знаю, что делать, нельзя терять время.
Я не обнимал маму с четырнадцати лет, с тех пор как мне поставили диагноз лейкемия, даже тогда вышло кратко и небрежно. Но сегодня она заслужила.
– Спасибо, – говорю ей, и она наконец расслабляется в моих объятьях и с опаской кладет руки мне на спину. – Спасибо, что помогла прийти в себя. За то, что заставила понять, что я люблю эту нелепую девчонку и жить без нее не могу. Хочу, чтобы ты знала, что ты будешь первой, кому я позвоню, когда он скажет да.
Она испуганно отстраняется.
– Джордан... ты не женишься на ней.
– Приятного полета в Вашингтон.
Оставляю ее одеваться. Нужно составить план и очень мало времени на то, чтобы его исполнить. Надеюсь, я не слишком опоздал.
Звуки и запахи те же. Писк аппарата, обеспечивающего жизнь. Запах аммиака с едва уловимым душком мочи. Тишина в отделении интенсивной терапии нарушается лишь редкой суматошной активностью, вызванной чьим-то падением... на волосок от смерти.
Им пришлось удалить селезенку Томми. У него сломано четыре ребра и перелом черепа, но могло быть хуже.
Я вела дежурство с ним здесь в отделении интенсивной терапии на протяжении двух дней. Его глаза настолько отекли, что он едва может открыть их, этого недостаточно, чтобы смотреть телевизор, поэтому, в тех редких случаях, когда он просыпается, я читаю ему.
Как мы дошли до такого?
Все что я делала, для того чтобы спасти его оказалось бесполезным. На самом деле имело противоположный эффект: ситуация только усугубилась. Это заставляет задуматься об отце, обо всем чем он пожертвовал ради работы. Все эти дни бесплодных поисково-спасательных работ, для того чтобы лишиться своей жизни... Стоило ли этого того?
– Эй...– Томми пожимает мою руку.
Ему необходимо еще несколько дней носить шейный фиксатор, его голова полностью перебинтована, так что он не может шевелить ей. Пододвигаю кресло ближе к кровати с той стороны, где он лежит, так чтобы быть в поле его зрения.